Чертовидцы, или Кошмары Брянской области
Шрифт:
– Гендальф? – Пелагей с недоумением воззрился на черного лабрадора, встретившего его взгляд оскалом и рычанием. Потом вперился в колыхавшийся массив мертвецов. – Собак здесь тоже убивайте! Неужели всё надо разжевывать?!
Мертвая масса гниющих тел колыхнулась. Первым к жертвенникам полез полуголый дохлый уродец, притащивший Софью. Растопыренная угольная пятерня с содранными ногтями потянулась к псу.
– Помощь! – В голосе девушки стальной струной звенела истерика. – Приведи помощь, Гендальф!
Пёс замешкался, не ожидав, что его отошлют. Потом всё же гавкнул и молнией нырнул под поезд. Над головой зашелестели ребристые перегородки днищ вагонов.
– Гендальф. – Пелагей в задумчивости воздел глаза к потолку. – Да пускай бежит себе. Ну, кого он, в сущности, приведет? Хоббитов, что ли? – Он склонился над Софьей. – Ну-ка, дорогуша, стисни губки.
Гендальф услышал позади крик хозяйки – когда ее губу насквозь прошила игла, таща за собой извивающееся тельце. Глаза лабрадора застили слезы. Но он выполнит этот приказ, хоть тот и бил в самое сердце, переполненное любовью. Он ведь хороший мальчик.
Через несколько минут Гендальф уже летел вверх по ступеням эскалатора.
В голове шумело. Казалось, где-то плещется озеро, давя на уши. Запахи сделались до боли яркими и болезненными, будто каждый из них обрел собственную неоновую подсветку.
Лабрадор выскочил на безлюдный перекресток. Хворое небо уже вызвездило. Огромная буква «М» всё так же напрасно привлекала внимание к метрополитену, зиявшему зловещей дырой в асфальтовом платье города.
Он приведет помощь, спасет обожаемую хозяйку. Но люди не стая – крысы за шторами. Значит, надо разыскать тех, кто хоть немного похож на собак. Но кого? Кто это? Какие-нибудь собачьи боги? Гендальф с пронзительной тоской в голосе завыл, обращая взгляд в гипнотизирующий звездный небосвод.
Явитесь же, о святые покровители верных лабрадоров!
Один из запахов обрел нездоровую, противоестественную насыщенность. Буквально шибанул в нос. Ветер, петляющий среди фонарных столбов, принес странные ароматы. Пахло свежей, пружинистой выпечкой, от которой закатывались глаза, и земляничными «неломаками», отрадой любого пса. И вроде бы к этому примешивался неповторимый библиотечный букет – с ворсинками бумаги, оседающими на языке.
Тянуло откуда-то издалека. Гендальф ужаснулся, поняв очевидную вещь: будь он здоров, ему в жизни не удалось бы уловить эту особенную смесь ароматов. Похоже, зараза, вгрызавшаяся в тело, приблизила его к тому, кто похитил хозяйку. К Человеку-в-Капюшоне. А значит, времени почти не оставалось.
Гендальф, царапнув асфальт, рванул на поиски.
Несколькими часами ранее.
К ступеням Ивотского дома культуры, двухэтажному блекло-оранжевому зданию, центру празднеств и всех мало-мальски значимых драк в Старом Ивоте, подкатил уазик бюро. Ветер гонял листву по площади с вековечным бронзовым Лениным. Покачивались косые тени, рожденные игрой вечернего солнца в кронах лип и тополей. Пролетарская казалась пустынной и позабытой, точно дорога, ведущая к обрыву.
Лунослав с мрачным видом покинул место пассажира. Сдернул с шеи колодку из подвесных ароматизаторов «елочка», в которых просидел всю дорогу от Дохновичей. В раздражении повел плечами: от него разило как от бочонка с прокисшей квашенной сельдью 24 .
24
Консервированную квашенную сельдь называют сюрстремминг. Подают в Швеции.
– Боже, ну и амбре. Не забудь потом сиденье после себя помыть. – Булат выпрыгнул из машины. Звякнули сапоги. – А еще лучше – сожги его и поставь новое.
– Сам, что ли, лучше? – огрызнулся Лунослав. «Елочки» полетели в урну. – Вон волосы как уложил – кровью. Будто сатанист или дамочка-каннибал с залива Галвестон.
– Красота требует жертв.
– Если только человеческих.
По пути каждый рассказал о том, что выпало на его долю. Булат – о больнице, танце с косой перед полицейским управлением и всём, что поведал Питонин. Получилась этакая горластая радиопостановка, где действующих лиц озвучил один актер. Лунослав, напротив, говорил с неохотой. Будто прорывался через психологический барьер. Но и того, чем он поделился, хватило, чтобы Булат изменился в лице. Помолчали.
Случившееся вдруг представилось им жизнью свечи: воск растоплен, фитиль дней – сгорел. Безвозвратно.
Позже созвонились с Питониным, однако эффект доброй вести смазался: тому уже сообщили, что Лунослав вернулся в строй. Затем майор крайне загадочно посулил бюро «Канун» государственную опеку, что бы это ни значило. Этого хватило, чтобы Булат изобразил голосом помехи и завершил разговор.
Не доехав до Ивота двадцать километров, они тормознули близ поселка Родники, и Лунослав осмотрел загадочный волдырь на груди напарника. Длительный контакт с Черномиконом еще два месяца назад пробудил внутреннее око, доставшееся, видимо, в наследство от безумного предка. Не то чтобы Лунослав всегда понимал, что зрит, но иногда и ему везло, и тогда он с уверенностью мог определить, с чем именно они имеют дело.
В данном случае вывод напрашивался сам собой: в Булате зрел антиблизнец Черномикона. А еще загадочное новообразование испускало радужное сияние, шедшее будто от звонкого леденца из света.
Однако причина появления Беломикона так и осталась тайной за семью печатями.
Молодые люди взошли по ступеням. Пепельно-серая вывеска, бившая по глазам красными буквами, извещавшими о круглосуточном графике работы бюро, валялась в полуметре от входа – расколотая надвое. Тяжелые двери дома культуры застыли распахнутыми вратами. В дверной проем золотистой поземкой тянулся след из листьев.
– Ну вот что это, а? – Булат подобрал половинки вывески. – Будто отзыв из каменного века. Интернет же на дворе! Пиши разносы по самое «не хочу».
– А они и написали. Не отзыв, правда, но… – Лунослав многозначительно кивнул в сторону послания, оставленного на стене губной помадой. – «Вечная память красивому дураку».
– Даже и не знаю, кого из нас имели в виду. Если красавца – то меня. А если дурака…
– …то тоже, кстати, тебя. Как же помыться охота!
Лунослав прошествовал в прохладный холл. Старое здание казалось заброшенным. Ни тебе звуков секций или голосов вокальных групп, ни топота танцевального кружка, чьи занятия почти всегда приходились на полседьмого вечера. Вообще ничего. Не слышался даже телевизор из каморки склочника Герасина, отвечавшего за помещение музея истории.
– Похоже, ни души.
– Так вернем жизнь в этот склеп. – Булат, зажав под мышками пострадавшую вывеску, поспешил в восточный коридор.
Бюро «Канун» базировалось на первом этаже, напротив входа в концертный зал на триста пятьдесят мест, и занимало два рабочих кабинета, разделенных гипсокартонной стеной: приемную и зону рабочих встреч. На двадцать шесть и тридцать квадратных метров, соответственно.
Раньше здесь обитала какая-то шишка из администрации вместе с помощницей, пока Канун не смял и эти жизни. Кабинеты отскоблили от крови и сдали в аренду. Правда, пули, отправившие мозги чиновника и его секретарши проветриться, так и не сумели выковырять из бетонного потолка. В результате приняли соломоново решение: заштукатурить.