Чертовка
Шрифт:
– Как наша леди? Не простудилась?
– спросил американец и снова продемонстрировал, что следит за зубами.
Замурцев почувствовал, что ему в кровь впрыснули прежний яд. Он вспомнил, как они лежа переговаривались через езидку, и это задним числом было неприятно - словно какой-нибудь шведский секс втроем. Но Джарус в этот момент отряхивала юбку и не смотрела на Эндрю, а переводить его банальный треп Замурцев, разумеется, даже и не думал.
– Вот они, -сказал американец, кивая в ту сторону, где вдалеке по серо-зеленой равнине к ним бежали фигурки, и скоро стало слышно, как перекликаются их голоса.
Сирийцы были не такие рослые, как иракцы, одеты в мешковато сидящие защитные комбинезоны разного цвета: кто с буро-зелеными, кто с рыжими пятнами, с какими только в помидорах маскироваться. Их было шестеро: пятеро солдат и офицер, точнее, тщедушный пижон в дымчатых очках. Рыжеватые усики под ними торчали, как разношенная зубная щетка. Он старался держаться с достоинством; солдаты же, как пишут в романах, смотрели на необычную троицу "с живым любопытством", то есть открыв рты.
После традиционной "мархабы" {приветствия } офицер изобразил, как тремя пальцами держат хрустальный шар, и послышалось немыслимое без этого жеста "шу cap?" {Что случилось? (сирийский диалект)}
Знающий тонкости местного общения, Замурцев с достоинством пожал всем руки и показал свою престижную голубую карточку "вспомогательного состава посольства".
– -А, руси! Садык! {А, русский! Друг! (араб.)} А вы, мистер?
Видя, что представитель власти обращается к нему, Эндрю Манн изобразил рукой радостное приветствие.
– -Hello!
Замурцеву пришлось взять на себя краткое изложение истории про упавшего с неба американца, перевернувшуюся "Вольво" и про невесть откуда появившихся иракцев. И откуда они только здесь взялись?
Во время замурцевского рассказа офицер кивал сочувственно-строго: "Наам... наам..." {Да... да... (араб.)} , явно зауважав Андрея, и Эндрю Манна, и еще больше себя самого, которому выпала ответственная миссия по спасению союзников. Насчет иракцев он с готовностью разъяснил:
– -Здесь неподалеку на Тигре переправа, где курды переправляются из своего Курдистана и обратно... А у иракцев ниже по течению на берегу укрепленный пункт, откуда они обстреливают курдов. Если, конечно, не обедают и не спят. Оттуда их и послали сюда.
Потом он важно добавил:
– -Я должен доставить вас в марказ { здесь: в комендатуру}
, -и, подчиняясь служебному долгу и зову любопытства, спросил, косясь на Джарус: -А... (на всякий случай) госпожа - кто?
Хотя Замурцев понимал, что вопрос будет задан, и даже знал, что ответит, да и сказал, в общем-то, всё так, как оно и было, голос получился таким театрально-убедительным, что самому стало противно.
– -Она курдская беженка из Ирака, я ей помогаю найти отца. Но теперь ее надо отвезти в Хасаке, в лагерь Эль-Холь... там специальный есть лагерь для беженцев. Потому что отца мы не нашли, а в лагере ее мать и сестры.
– -А... ясно.
Люди на Востоке патологически любопытны, но редко можно видеть, что кто-то чему-то удивляется. Особенно тому, что происходит с другими: раз происходит - значит, так надо. Можно позволить себе выразить удивление тем, что сосед не вернул в срок деньги; можно удивлением выразить негодование в адрес Саддама, разрушающего братский Кувейт, и в адрес братского Кувейта, зажиревшего в своем эгоизме. Но по большому счету удивляться непостижимым законам человеческих судеб - такое же пустое дело, как удивляться тому, что дует ветер и плывут облака.
– Йелла, пойдемте, возьмем вашу машину.
– -Она же сломалась.
– Ах, да. Тогда - сразу в комендатуру. У нас вон за тем холмом "Лендровер". А за вашей машиной мы пришлем.
– -Хорошо. Но мне сначала хотелось бы забрать кое-что из вещей.
– -Вот я и говорю: пойдемте к машине. Где она?
Андрей обвел взглядом коварную равнину, с виду такую ровную и безопасную, но на самом деле напичканную ямами и иракцами.
– -Ты помнишь, где "Вольво"?
– спросил он Эндрю.
– -Конечно. Там.
– -Машина вон там, -показал Замурцев офицеру.
– -Отлично. Йелла, -отозвался тот.- Закурить, кстати, не найдется?
Открытие, что оба иностранца не курят, не испортило ему настроения. Он достал пачку "Хамры" за 12 лир и шагал, очень довольный собой, то и дело придумывая новую тему для разговора. Обращался он исключительно к Андрею, как к знающему арабский, хотя при этом глядел с упорным любопытством на американца.
– -А ведь могло получиться "хабар кяна", -сказал он, подмигнув Андрею, и перевел глаза на Эндрю Манна.- "Хабар кяна", мистер, yes.
– Что?
– спросил Эндрю.
– -Такое выражение, -объяснил Андрей, щелкнул языком и закатил глаза.Из арабской грамматики. Смысл его в том, что глагол "кяна", означающий "быть", попадает в ситуацию, когда должен использоваться, но упраздняется. Нет его больше. Ясно?
– -Ясно, -сказал Эндрю.- Как могло бы и нас не быть, верно?
– -Хабар кяна, -подтвердил сириец.
Когда показался оливковый бок "Вольво", Замурцев спросил офицера:
– -Вы разбираетесь в машинах?
– -Нет, -сказал тот и сострил: -Только в пистолетах.
Андрей забрал из салона сумку, еще раз проверил, чтобы всё было заперто, хотя это уже проделали иракцы. Он погладил "Вольво по лакированной крыше и вздохнул.
– -Ну, пошли.
– -Пошли, -согласился офицер.
– -Пошли, Джарус, -сказал Андрей езидке.- Видишь, как...
Ему было неудобно перед девушкой за то, что он так и не показал ей ни лиловые горы, ни серную реку, и он пытался вспомнить, на каком языке он ей рассказывал про всё это, но так и не вспомнил. Единственное утешение было в том, что места вокруг были очень красивые - библейские прямо холмы, над которыми висят неподвижные облака, и тени от них на пологих склонах - как небесные печати. Одно облако висит так низко и такое полновесное, что кажется - вот-вот упадет на голову.