Червонные сабли
Шрифт:
Все еще не веря своим глазам, Ленька окликнул:
– Тоня!
Девочка вздрогнула, всмотрелась и заулыбалась:
– Ой, Леня, чи я тебя бачу?
– Меня, а ты куда собралась?
– На рабфак еду... Аж в Москву.
– Гляди-ка...
– удивился Ленька.
– Кто же тебя послал?
– Райком.
– А ты разве комсомолка?
– Теперь да, - серьезно и с чувством гордости ответила девочка.
– Ишь ты!..
– А ты думал, что только вам, мужчинам, можно, а нам, женщинам, нельзя?
– с озорной улыбкой проговорила Тонька и вдруг погрустнела: - Мама у нас умерла...
– Жалко, - посочувствовал Ленька.
– А где Абдулка?
– На заводе работает молотобойцем. Бронепоезд клепают. А ночью с винтовкой на посту дежурит. А ты почему на фронт не уехал?
– Судьба переменилась: едем Врангеля бить.
– Лень, возьми меня с собой, - доверчиво попросила Тонька.
– Вот еще выдумала. Ты же учиться едешь.
– Возьми, я умею раненых перевязывать.
– Нельзя. Война по шутка...
– Подумаешь, герой!
– вдруг обиделась Тонька.
– А я все равно пойду воевать. Партизанкой заделаюсь, и никто меня не узнает. Наряжусь цыганкой и стану дурачить белогвардейцев, гадать им на картах: «В огне не сгоришь, соколик, в воде не утонешь...» А сама буду подсматривать, где у них оружие.
– Думаешь, это просто: подошел и посмотрел. Ладно, бросим об этом разговор... Как там ребята поживают?
– После твоего отъезда все подались в райком. Уча стал требовать, чтобы его взяли на фронт. Ему ответили: «Инвалидов не берем».
– «Эге, я такой инвалид, что лучше вас воевать буду!» И настоял: взяли его рассыльным в городской военкомат. Теперь в шинели на велосипеде разъезжает, одной ногой педаль крутит, да так, что на лошади не догонишь. Валетка твой жив-здоров. Я нарочно бегала проведать. Узнал меня и не хотел отходить. Даже слезы на глазах у него выступили. Ей-богу, не вру...
Вдоль эшелона бодро шагал Ока Иванович рядом с незнакомым командиром. Он заметил Леньку и остановился.
– Ефим Афанасьевич, ну ты посмотри: в каждом городе у этого парня зазноба...
– Отчаянная голова!
– сказал незнакомый командир.
– Так-то оно так, да только и отчаянную голову можно потерять.
Ленька чувствовал себя неловко и делал вид, будто ничего не слыхал.
– Кто это?
– шепотом спросила у него Тонька.
– Командарм Второй Конной, Ока Иванович Городовиков.
Тонька хихикнула.
– Ты чего?
– строго спросил Ленька, обидевшись.
– Маленький какой...
– Не маленький, а низкого роста, - недовольно проговорил Ленька.
– Маленький, да удаленький. Знаешь, как он шашкой орудует? Никто с ним сравниться не может. Один только Семен Михайлович...
Вдали вспыхнул зеленый глаз семафора. Бойцы засуетились у вагонов. Тонька погрустнела: не успели увидеться - и опять расставанье...
– Землянку твою я на щепку закрыла... Тетя Матрена еще не вернулась.
Не зная, как выразить свою нежность, Тонька притронулась к руке друга, погладила ее и застеснялась нечаянной ласки. Потом она что-то вспомнила, открыла баул и вынула круглое зеркальце с женской головкой.
– Возьми.
– Зачем оно мне?
– Бери же...
– Ты меня и так задарила... Ну что я с зеркалом буду делать?
– Глянешь и меня вспомнишь...
– Прощай, Тоня! Может, еще свидимся.
– Лёнка, цалуй невеста, поехали!
– послышался голос Махметки.
Вагоны тронулись. Ленька на ходу ухватился за железную скобу, и его втащили друзья.
Кто-то затянул песню, другой заиграл на расческе, третий размахивал буденовкой. А Тонька стояла на перроне с баульчиком, улыбалась сквозь слезы и махала рукой.
Скоро поезд скрылся вдали.
Глава четвертая. НА ВРАНГЕЛЯ!
Наш паровоз мы пустим в ход,
Такой, какой нам нужно.
И пусть создастся только фронт,
Пойдем врагов бить дружно!
1
Зачиналось утро. Солнце вставало над горизонтом, и тени на земле были еще длинными и синими. Ночью прошел дождь, и степь лежала умытая, нежно-зеленая. Пахло горьковатой полынью и чабрецом.
С верхней полки вагона Ленька смотрел в окно. Опять проплывали мимо родные шахтерские дали. Куда ни глянь, все разбито, поломано. На телеграфных столбах оборваны провода, и сидят насупившиеся коршуны. Валяется под откосом опрокинутый паровоз с помятой трубой, он заржавел и зарос одуванчиками. А дальше торчат обгорелые сваи моста, черными обрубками выглядывают из воды.
Чего только не передумал Ленька в то утро! Вспоминалась встреча с Тонькой. До чего отчаянная девчонка: в Москву укатила. А Москва - мечта и сказка. Ведь там Ленин живет!
Случилось бы сейчас чудо: открылась дверь, и вошел Ленин. «Здравствуйте. Владимир Ильич».
– «Здравствуй, Леня, как поживаешь?» - «Ничего, хорошо живу, товарищ Ленин, бьюсь за волю народную».
– «Спасибо. А то видишь, что у нас буржуи натворили: все разрушили».
– «Не горюйте, Владимир Ильич, мы все построим заново, дайте только Врангеля разбить».
– «Правильно, обязательно надо отстоять Коммуну... И я надеюсь на тебя, Леня, и на Махметку, и на всех твоих товарищей надеюсь».
Так хорошо и складно мечталось Леньке, что даже сердце замирало от счастья. А поезд катил все дальше на юг. Колеса постукивали на стыках рельсов.
Не только Леньке плохо спалось в то утро. В соседнем купе командарм Городовиков ворочался на жесткой полке, не мог уснуть от тревожных мыслей. Он думал о корпусе Жлобы, с которым теперь связывала его судьба. В штабе фронта сказали, что в бою под Мелитополем Жлоба был разбит врангелевской конницей, побросал все орудия и пулеметы, оставил врагу больше пяти тысяч коней с седлами и сам едва спасся. Ока Иванович не знал подробностей этой драмы, но было обидно и тревожно. Как могло случиться, что опытный народный полководец Жлоба, не раз громивший врага, оказался в таком тяжелом положении? Городовиков знал давно Дмитрия Петровича. Еще на Северном Кавказе вместе добивали Деникина. По характеру Жлоба был крут и несговорчив, отличался личной храбростью и за боевые заслуги был награжден орденом Красного Знамени.