Червонные сабли
Шрифт:
Что и говорить, создавать новую армию из остатков разбитого корпуса будет трудно. Бойцы наверняка потеряли веру в победу, да и сколько их там осталось? А где взять коней и когда их обучать, если на формирование всей армии дано десять дней? Во что красноармейцев одеть? Где взять пулеметы, орудия? Одних шашек потребуется пять-шесть тысяч!..
Беспокойные думы требовали разрядки, да и не в характере командарма было впадать в уныние, и Городовиков поднялся.
На соседней полке спал член Реввоенсовета будущей армии Ефим Щаденко. Постеленная шинель сползла, и рукав покачивался в такт движению поезда.
– Ефим Афанасьевич!
Щаденко вскочил, точно по тревоге, провел ладонью по лицу и с улыбкой сказал:
– Дома побывал...
– Тебе приходилось калмыцкий чай пить?
– Нет. А что?
– Напрасно жил на свете...
– А ты пампушки украинские с чесноком ел?
– отпарировал Щаденко.
– Ел: и пампушки, и галушки, и перепычки с маком. Только ведь ничего у нас с тобой нет. Придется попить жареной водички. У калмыков пословица есть: «Сытому жир невкусен, а голодному и вода сладка...» Где-то у меня был сахар... Леня! Алексей Буденнович!
– громко позвал Городовиков.
– Я здесь, товарищ командующий!
– Ленька стоял у входа в купе и ждал приказаний. Он привык отзываться на прозвища и никогда не обижался. А как только не подшучивали над ним в Первой Конной - и Седым дразнили за светлые вихры, и Буденновичем после подарка командарма.
– Сахару хочешь?
– Детишкам голодным отдайте: вон их сколько на станциях бродит, - сказал Ленька хмуро.
– Больно ты серьезный. Ну, отдашь детишкам, а сам с чем останешься? Бойцу силы нужны.
– Я и так не слабый.
– Ты нам очки не втирай, - сказал Городовиков.
– Лучше признайся, что за красотка прощалась с тобой в Харькове?
– Что вы, товарищ командующий... Это соседка.
– Знаем мы этих соседок... Ну, ну, не красней... Говори, кем будешь в новой армии: трубачом или опять на тачанку?
– В разведчики пойду.
– Почему?
Ленька не спешил с ответом.
– Надо мне поймать одного белогвардейчика, - сказал он наконец.
Командиры рассмеялись. Щаденко спросил:
– Почему так мало: одного?
– Имею к нему личный интерес...
Городовиков покачал головой:
– Если каждый будет сводить в тылу личные счеты, какая же получится разведка?.. Ладно, подумаем, кем тебе служить. А пока будешь при мне советником. У царя Николашки было советников сто душ, а ты у меня один всех заменишь.
Когда Ленька ушел, Щаденко сказал:
– Из этого паренька хороший комиссар выйдет.
– Почему именно комиссар?
– Человеческую душу понимает, думать любит. О таких говорят: молод, да стары книги читал.
Городовиков помолчал и сказал задумчиво:
– Ему бы, твоему комиссару, в школу бегать, на речке с удочкой сидеть, а он уже побывал под расстрелом. На десятерых хватило бы горя, какого хлебнул малец. Да ничего не поделаешь: такая суровая доля выпала на нас и на ребятишек наших...
Городовиков порылся в полевой сумке, достал газету, из кармана шинели вынул две сушеные воблы и одну рыбину дал Щаденко.
– Держи, Ефим Афанасьевич, жуй и поправляйся... Между прочим, Врангель сейчас тоже завтракает, только ест он шашлык из свежей баранины, винцом запивает, мед черпает ложкой.
– Позавидуешь, - усмехнулся Щаденко.
– Без шуток... В Северной Таврии, где он хозяйничает, полно немецких колоний, помещичьих имений, богатых конных заводов. Наверняка у него и фуража вдосталь, и сало жрет наше. А мы с тобой воблу ощипываем...
– Не думаю, чтобы в Крыму сладко было. Там одни едоки собрались, одни паразиты, человеческое отребье, выброшенное за борт историей.
– Сейчас мы проверим, так это или нет, - сказал Ока Иванович и достал белогвардейскую газету «Великая Россия», которую дали ему в штабе фронта.
– Прочитай-ка, а я послушаю.
Щаденко развернул газету и некоторое время молча, с улыбкой рассматривал крикливые заголовки статей, отчаянные призывы освободить от большевиков «многострадальную Россию». Смешно выглядели объявления. Какой-то чудак-помещик, сидя в Крыму, продавал имение под Харьковом. Баронесса за сходную плату предлагала уроки французского языка.
Неожиданно Щаденко громко рассмеялся:
– Ты, послушай, Ока Иванович, что они пишут:
«Севастополь, 25 марта. По случаю назначения нового главкома русской освободительной армии в Морском соборе был совершен молебен. В присутствии высшего офицерства, купцов и дворянства епископ Вениамин благословил его превосходительство Петра Врангеля страстной проповедью. Вот она: «Дерзай, вождь, и победишь! Ибо ты Петр, что значит твердость. Ты победишь, ибо сегодня храмовый праздник церкви того полка, которым ты командовал в Мировую войну. Ты победишь, ибо сегодня день благовещения; что означает надежду и упование».
– Новый царь объявился: его величество Петр Четвертый, - с усмешкой сказал Городовиков.
– Только мы этого царя уже били. Помнишь, он у Деникина кавалерией командовал? Так что царь этот уже бегал от нас, только пятки сверкали...
– Сам Врангель, как видно, забыл об этом, - добавил Щаденко.
Ока Иванович заметил пробегавшего Махметку, и окликнул его:
– Махметка, как смотришь на Врангеля?
– Прямо смотрю, товарищ командующий, не моргаю.
– Это я знаю, что не моргаешь. А побьем мы его?
– Секим башка!
– И Махметка потянул из ножен кривое лезвие сабли, явно рассчитывая вызвать у командарма зависть: даже у него нет такой сабли!
– Махметка, тебе боевое задание: на следующей станции добыть кипятку.
– Есть кипяток, товарищ командующий!
В один миг сбегал Махметка в соседнее купе и принес флягу в суконном чехле.
– Молодец разведчик!
– похвалил Щаденко, принимая от Махметки флягу.
– Зови сюда своих дружков.
Через минуту командирское купе заполнили бойцы. Они принесли свои кружки, сухари, сахарный песок с примесью махорки, расселись тесно на лавках и принялись завтракать, оживленно переговариваясь.