Червонные сабли
Шрифт:
– Правда, расскажи, - загомонили ребята.
Не спеша Ленька расстегнул ворот гимнастерки, достал красный платок и вытер лицо. В эту минуту он был похож на Ваську - так же хмурился и медлил с ответом.
– Кадета я встретил под Майкопом. Перед этим мы разбили Деникина возле Касторной. Заманили в ловушку два его бронепоезда и захватили их вместе с прислугой.
– Гады, - мрачно заметил Абдулка, - прислугу на бронепоезде держат.
– Не о той прислуге речь, - объяснил Ленька.
– Так называется личный состав на бронепоезде.
– Замри, Абдулка, не мешай!
– прикрикнул Уча.
– Рассказывай, Леня, дальше.
– Ну, после Касторной взяли мы Ростов...
– Г-гы...
– хмыкнул Илюха.
– «Взяли мы»! Ты, что ли, взял Ростов?
Ни слова не говоря, Уча сорвал с головы Илюхи шапку и закинул ее на крышу. Рыжий, ворча, полез ее доставать. А Ленька, словно ничего не случилось, продолжал:
– ...Беляки думали, что мы еще далеко, и стали праздновать рождество. В каждой квартире полно офицерья, свечи горят, барыни пьяные пищат. А мы за ночь такой марш дали, что очутились на улицах Ростова. Заходим в один дом, а там смех, музыка. Комиссар распахнул дверь, а навстречу офицер, руки развел и лезет целоваться. Комиссар его наганом по кумполу. Пока белые спохватились, было поздно: одних револьверов отобрали штук тридцать. Пленных увели, а Петро Хватаймуха взял с тарелки огурец, запихнул в карман пирог, сало в полотенце завернул и кивает мне. «Это, - говорит, - хлопцам...»
Ребята одобрительно рассмеялись.
– Про Ростов я вам между прочим рассказал, - продолжал Ленька.
– Расстреливали нас уже после, когда Дон перешли и загнали деникинцев за Маныч. А дело было так: мы с Петром прикрывали разведку за хутором Ивановкой. Наши думали, что белых в хуторе одна рота, а там целый полк заховался в балке. Окружили нас всех и забрали в плен...
На минуту Ленька замолк, точно ему нелегко было вспоминать пережитое.
– Привели нас на площадь, раздели всех. Подъезжает полковник в белой папахе. Сидят на коне, рукой ус крутит. В другой руке плетка. «Коммунисты, комсомольцы, два шага вперед!» А мы все до одного коммунисты и комсомольцы стоим, не желаем разговаривать с белогвардейской сволочью...
Абдулка и Уча радостно переглянулись: Ленька - комсомолец!
– ...Видит полковник, что мы молчим, и говорит: «Я все равно знаю, кто из вас коммунист. Вот у меня список в кармане!» Мы молчим. И тут плюгавый офицерик, с виду пацан, с шашкой и в белых перчатках привел новобранцев, чтобы нас расстреливать. Вгляделся я в этого офицеришку и узнал Геньку Шатохина...
В тишине под Абдулкой треснул ящик. Все обернулись на него сердито, и татарчонок притих, виновато потупившись.
– Поставил кадет своих недоделанных вояк против вас - грудь в грудь. И бородатый вахмистр-казак стал прикалывать нам на гимнастерки клочки бумаги, прямо на сердце. Что такое, зачем? И тут я понял: мишени из нас делали обучать стрельбе буржуйских сынков... Чуть не заплакал я от обиды. Давлюсь слезами, не хочу, чтобы видел их кадет. Пусть не радуется, гад, не думает, что мы слабые!..
Ребята затихли: ничего подобного они никогда не слыхали.
– ...Не буду врать, хлопцы, не знаю - опознал меня Генька Шатохин или нет. Только мне казалось, что он в самое сердце нацелился. И вот - залп! Семеро упали. У меня рубашка в крови, в глазах помутнело, но я стою на ногах, назло держусь! Слышу команду: «Бегом, скоты!» Не сразу мы поняли, что это нам приказано бежать. А потом видим, летит кавалерия с шашками наголо. Мы - врассыпную! Я побежал к берегу речки. Меня догонял казак и уже занес шашку, хотел рубануть, только не удержался и вместе с лошадью полетел с обрыва. А я уже был в реке и плыл. Казаки мечутся вдоль высокого берега, сняли карабины и стреляют. Пули вокруг, будто кто горстями камешки бросает. Добрался до другого берега и сховался в лозняке. Оттуда переполз в стог сена. И тут меня заметил старый рыбак, привел в хату, накормил, дал свою одежу.
– А что с тобой потом было?
– с тихой тревогой спросила Тонька.
– Обо мне толковать нечего: жив-здоров. Друзей полегло много...
– А Геньку больше не встречал?
– Не пришлось... Но я его всю жизнь буду искать. Ведь он, гадюка, и Ваську нашего погубил...
Этого ребята не знали и замерли от удивления.
– В ту ночь мы ведь с Васькой почти перешли фронт. Сначала нас задержали, но потом шкуровский офицер хотел отпустить. А тут Генька выскочил, узнал Ваську и поднял крик. Мы бросились бежать, но разве от пули убежишь?..
– Если увижу его теперь, своими руками задушу, - сказал Уча.
– Не жить ему на свете, - добавил Абдулка.
Ленька поднялся:
– Все, хлопцы. Хорошенького понемножку. Приходите завтра.
– Еще расскажи...
– Некогда. Обязан явиться в, военный комиссариат.
– Зачем?
– Чудак человек, а если Семен Михайлович спросит, где я, а военком не знает?
– Ну хоть чуточку расскажи.
– Завтра, хлопцы...
4
Неожиданный приезд Леньки переполошил окраину. С утра до ночи гудел ребячьими голосами маленький дворик. Приходили взрослые и тоже дивились, вздыхали, вспоминали, как погибли Ленькины отец и мать, - жестоко расправились с ними белые... Подруги матери звали гостя жить к себе, но он ждал тетю Матрену: надо же рассказать про Ваську...
И не было пусто в маленькой хибарке, кипела в ней жизнь. Тонька, словно и впрямь исполнилась Ленькина детская мечта украсть ее, хлопотала в хате, как заправская хозяйка: подмазала кизяком земляной пол, постелила у порога половичок и велела ребятам вытирать ноги. Она даже принесла из дому настоящую подушку: пусть крепче спится буденновцу, пусть хоть на время забудет атаки, кровь и смерть... А еще подсунула в карман шинели рушник, да еще с какой надписью!
Зажил Ленька - кум королю! Даже ведро в водой всегда стояло полным, хотя в городе воды не хватало. Илюха по утрам приходил поливать ему из медной кружки и приговаривал:
– Лей, не жалей, еще принесем тебе воды. И Валетку напоим.
Все хлопоты взяли на себя друзья: ни о чем не должен думать гость дорогой.
На обязанности Абдулки было добывать свежую газету. Нередко можно было слышать перепалку между ним и Учей.
– Абдулка, газету принес чи опять забыл?
– Нема сегодня газет.
– Как так нема? Не может Ленька без газеты. Ему надо знать все за мировую революцию.
– Есть, слухаюсь, - отвечал Абдулка и мчался за газетой.
Скоро он возвращался с «Диктатурой труда». И ребята с уважением наблюдали, как Ленька водил пальцем по газете, хмурил брови и о чем-то шептался сам с собой.
– Ну как дела на фронте?
– осторожно спрашивали ребята.
– Пух и перья...
– отвечал Ленька и пояснял: - Пух и перья с пана Пилсудского. Тикает, аж пятки гудят.
– Значит, наша берет?
– Еще как! Первая Конная прорвала позиции белополяков, и Киев опять наш.
Дальше Ленька объяснял ребятам, что польские рабочие и крестьяне за нас, а помещики и паны против.
– А чего им надо от нас?
– Идет война богатых против бедных. Хотят богачи обратно накинуть ярмо на шею трудящему люду, - говорил Ленька.
– Только те паны потеряют жупаны. А с ними вместе ихняя Антанта.