Чешские юмористические повести
Шрифт:
Сэм Спарго зацепился левой рукой за небольшую ветку и быстрым движением подтянулся к толстой ветке, а Дженингсон ухватился за его свесившиеся ноги. Но Сэм Спарго ничего не чувствовал. Вытаращив глаза, он смотрел вниз; через головы сидевших в верхних рядах ему видно было три четверти футбольного поля. Наконец Дженингсону удалось схватиться за Сэма, а Батхерст, плюнув на ладони, уцепился за раскачивающегося Дженингсона.
В эту минуту раздался дикий шум.
Сэм Спарго испугался, руки у него ослабли и соскользнули по коре ствола.
Батхерст с Дженингсоном свалились в траву, на них плюхнулся Сэм.
Дикий шум внизу сменился отчаянным ревом.
Трое лежавших друг на друге ребят встали. Младшие набросились на Сэма:
— Что там? Что случилось? Что ты видел?
Сэм Спарго стоял перед ними бледный и возбужденный, не отводя изумленных глаз от стадиона.
— Сэм,
Наконец Сэм повернулся к ним и, заикаясь, проговорил:
— Только что клапзубовцам забили гол!
За три секунды до того, как сто шестьдесят тысяч австралийцев издали свой исступленный победный клич, в председательской ложе раздался тихий треск: старый Клапзуба перекусил королевскую трубку. В эти доли секунды отец футболистов уже почувствовал, что дело плохо. Скорее инстинктом, чем разумом, он понял, что гол неминуем. Причиной был слабый удар левого полузащитника Тоника, а левого защитника Иржи угораздило в этот момент поскользнуться. Правый защитник слишком выдвинулся вперед — в первые минуты казалось, что нападение пойдет через центр,— и вернулся, когда австралийские нападающие уже завладели мячом. Потом низкий мяч полетел к воротам, старый Шорт вырвался из линии нападающих, и гол был неотвратим. На какой-то миг еще оставалась надежда, что Шорт ударит мимо ворот или попадет во вратаря. Гонза прыгнул вперед, чтобы сократить пространство для удара. Но в это время Шорт, словно одержимый, налетел на мяч. А мяч, собака, удачно попал ему под ногу, так и вскочил на подъем правой ноги, когда катился вперед. И вот он уже затрепетал в сетке. Мяч пролетел мимо правого колена Гонзы — от самого сокрушительного удара, какой когда-либо видел старый Клапзуба. Старик часто заморгал, ноги у него задрожали, сердце сжалось. Он даже не выругался. Лишь машинально сильнее затянулся, но королевская трубка не тянула: он прокусил ее насквозь. Публика орала целых двенадцать минут. Игра уже давно продолжалась, но зрители на трибунах все еще прыгали, топали, обнимались и дубасили друг друга. Слегка побледневший Клапзуба неподвижно уставился вниз. Нет, он не ошибается. Ребята играли не в свойственной им манере. То ли они устали с дороги, то ли были не в настроении, но игра у команды не ладилась. Это по-прежнему была прекрасная игра, которая приводила зрителей в восторг, но не хватало воодушевления и задора, необходимых для победы. Между тем красные играли, как одиннадцать дьяволов, а клапзубовцы весь первый тайм стояли в обороне. Когда свисток судьи возвестил окончание первого тайма со счетом 1:0 в пользу Австралии, клапзубовцы вернулись в раздевалку подавленные. Никто из них не произнес ни слова, они опустились на стулья и скамейки, и только Гонза без конца сморкался, пытаясь сдержать слезы, навертывающиеся на глаза.
В соседней комнате целая армия массажистов и тренеров набросилась на австралийских игроков, чтобы растиранием и хлопками освежить их усталые мышцы. В раздевалке Клапзубов было тихо, и тень неотвратимого поражения нависла над буквичской командой. Хоть бы пришел отец! Но именно сегодня, словно нарочно, он, всегда ожидавший их в раздевалке, замешкался. Минуты шли, а отец все не показывался!
— Господи, не случилось ли с ним чего? — сказал Франтик с расширенными от страха глазами.
Все вздрогнули. В самом деле, иначе никак нельзя объяснить его отсутствие. Ребят охватило отчаяние. Они вскочили с мест и бросились к дверям. Снаружи послышался продолжительный свист — судья извещал о начале второго тайма. Но клапзубовцы и бровью не повели. Их интересовало одно: что с отцом?
В этот момент старый Клапзуба появился в дверях.
— Отец! Отец!
Все радостно бросились к нему. Он стоял перед сыновьями слегка раскрасневшийся и с трудом отбивался от них.
— Ну-ну, черти сумасшедшие, погодите!
Они отступили, понимая, что он собирается им что-то сказать. И невольно опустили глаза. Но отец не сердился. Наоборот, его голос звучал мягко, даже слишком мягко.
— Погодите, ребятки, не задушите меня! Всему есть мера! Смотрел я, как вы играли. Очень хорошо, правда, очень хорошо. Такой чистой работы я у вас еще не видел…
Тоник подозрительно поднял глаза — этот сладенький тон ему совсем не нравился. А отец продолжал:
— В самом деле, игра на диво! Бег, сыгранность, а какие удары! Очень вы меня порадовали! Пришел ко мне один толстый джентльмен и сказал, что, мол, в Сиднее имеется клуб тяжеловесов от ста килограммов и выше. Они, мол, иногда тоже играют в футбол, так не согласитесь ли вы сыграть с ними
— Отец!..
Это был скорее вопль, чем возглас. Все всхлипнули от ярости. Старый Клапзуба не выдержал язвительного тона. Он растаял и размяк.
— Трубку Его английского Величества я перекусил из-за вас. Черт побери, команда, что я скажу матери?..
Ребята не могли больше выдержать и выскочили наружу, где судья свистел уже сердито, а трибуны орали, требуя разгрома чехов. Прежде чем выйти из коридора, Тоник остановился:
— Ребята… Боже мой!..
Наступило последнее «быть или не быть!» Все чувствовали значительность его слов. Вытерли рукавом глаза и молча пожали друг другу руки. Это было больше, чем присяга.
И пошли, и стали играть.
Их игра была потрясающа и сокрушительна, как ураган. Были моменты, когда австралийцы останавливались на бегу, чтобы посмотреть, что же, собственно, происходит вокруг. Атака белых? Восемь человек вихрем носились по полю, и где-то между ними летал мяч, не видимый до тех пор, пока не попадал в сетку ворот. Защита? Одиннадцать человек, как белая стена. Комбинации? Они были просто непостижимы. Их даже невозможно было разглядеть среди этой бешеной гонки от ворот к воротам. На трибунах и в ложах народ почти не дышал. Это уже не одиннадцать игроков играли мячом, это сам мяч ожил, заколдованный, наделенный дьявольской волей победить во что бы то ни стало молодой континент. Мяч без конца метался, прыгал взад и вперед, вправо и влево, вверх и вниз, ускользал от австралийцев, льнул к белым, прыгал туда, где красных было меньше всего, лез вперед, то просто катился, то летел со свистом, этот маленький круглый дьяволенок, состоявший на службе у белой команды.
Первый гол был забит на третьей минуте. Он даже не был забит — просто Карлик, опередив мяч, внес его в ворота на груди. Второй гол забил Пепик после комбинации с крайними нападающими: поданный с края мяч, попрыгав на верхней планке, изменил направление и опустился в сетку. Третий гол забил Тоник с тридцати метров, когда никто этого не ожидал. Четвертый с угловой подачи забил головой Франтик. Самый красивый и удивительный — пятый — гол можно и сейчас увидеть в кинематографическом архиве Федерации. Это был пушечный удар Иржи, и вратарь, выскочив из ворот, упал прямо на мяч. Вытянувшись в струнку, он закрыл его собою, но удар был настолько силен, что мяч, преодолев вес тела вратаря и инерцию его падения, повернул великана в воздухе на девяносто градусов. Когда несчастный упал на землю, он оказался уже не возле ворот, а перпендикулярно к ним; ноги — снаружи, туловище — в воротах, и мяч в его руках тоже находился там. Шестой гол обалдевшие австралийцы забили себе сами. Следующие четыре судья не засчитал якобы из-за положения вне игры. Оставшихся восьми минут хватило на то, чтобы Пепик и Славик забили седьмой, восьмой и девятый голы.
— Отец, где ваш клуб тяжеловесов? — кричали сияющие клапзубовцы, проходя в раздевалку мимо председательской ложи.
— Они лопнули, мальчики, лопнули все до единого, окаянные чемпионы мира!
Так славно закончился матч на первенство мира, который клапзубовцы считали для себя последним.
Но они ошиблись.
У «Арго» — обыкновенного почтового парохода тихоокеанской компании, который регулярно обслуживал линию Сан-Франциско — Окленд — юго-восточная Австралия, рейс был весьма беспокойный. Пароход отплыл из Гонолулу на Сандвичевых островах при хорошей погоде и по расписанию должен был через семь дней прибыть в Паго-Паго на острове Тутуила архипелага Самоа. На четвертый день «Арго» пересек экватор, но отметить это событие, как положено, морякам и пассажирам не удалось, потому что утром начался шторм, который загнал почти всех пассажиров в каюты. Только самые выносливые, привязав себя кто к чему, остались на палубе и, сопротивляясь бешеным ударам ветра, наблюдали ярость страшных волн, которые налетали друг на друга и все вместе обрушивались на качающееся, дрожащее судно. Говорили, что никогда не бывало такой бури в этих широтах, куда муссоны,— граница их проходила на параллели острова Фиджи,— не достигают. «Арго» с трудом пробивался сквозь взлетающие и падающие водные громады и под страшным натиском западного вихря не мог удерживать свой курс на юго-запад.