Честь смолоду
Шрифт:
Лелюков посмотрел ему вслед, вынул из портсигара папиросу.
– Видишь, какой он! К спиртному не приучайте.
– А что такого? – сказал Гаврилов. – Его дело.
– Нет, не только его. Врага побьем, а пить научимся? Зачем? Ему жить-то еще долго… Сколько на моих глазах замечательных людей спивалось!.. Возьмем хотя бы наших рыбаков, Иван Тихонович. Глядишь на иного, будто кованый, – Лелюков погладил медный кувшин, – а зелье войдет раз, два, три – и рассыпается человек на глазах по молекулам.
– Он декламирует стихи, товарищ командир.
– Вон как! – Лелюков задумался, прошелся по шалашу. – Если разобраться, нужно сейчас уже, в войну, воспитывать у людей стремление к мирному труду.
– То-есть? – спросил отец.
– А вот как, комиссар, к примеру. Сашка любит читать стихи. Пусть. Не останавливать его, хвалить.
– Готовить из него артиста?
– Хотя бы.
– Так… – сказал раздумчиво отец. – А у моего Сергея какие стремления воспитывать?
– Да ведь он военную школу кончил. Пусть и остается военным.
– А говоришь, готовить профессии для мирной жизни.
– Мирной-то жизни не удержать без армии. Кому-то надо, Иван Тихонович.
Отец задумался.
– Нашего Гаврилова, – уже с улыбкой продолжал Лелюков, – заставим организовать цыган. Посадить их на землю.
– Легок будет на земле Гаврилов, – сказал отец.
– Утяжелим. Женим его. Найдем невесту…
– У меня уже есть…
– Когда успел?
– После госпиталя. Из Сочи на «кукурузнике» смотался в Краснодар. Узнал, где цыгане кочуют. Нанял грузовик и к ней, в станицу Тенгинскую… Приезжаю в табор, все налицо: голопузые пацаны, молотки, наковальни, шатры, а Мариулы нет…
– Мариула? – переспросил я.
– Ну да, Мариула. По-русски, ну, скажем, Мария Отец отвечает: «Опоздал ты. Засватали уже Мариулу». Гляжу я, за табором, у самой Лабы, под вербами линейка. У дышла на отстегнутых постромках пара добрых кабардинов с торбами. На линейке сидит моя Мариула… Рядом – парень чубатый, в сапогах, с кнутом. Ничего себе парень, красивый… – Гаврилов налил себе еще спирту.
– Забери у него, Василь, – приказал Лелюков. – а то не дослушать нам его. Дальше? Увидел чубатого парня и по своей привычке пистолет из кармана?
– Зачем пистолет? Я хитрость применил. Грошей-то у меня полны карманы. За два года жалованье получил. Упросил шофера своего послужить мне: дал ему пятьсот рублей, чтобы подождать дотемна. Согласился шофер, потому что я объяснил ему все начистоту. Сделал он маневр вроде уехал, а сам завернул в кукурузу, а я сижу да покуриваю с отцом Мариулы. Через час чубатый уехал в Тенгинку, а Мариула вернулась к шатру. Поздоровались. Поговорили о том, о сем, а о главном – ничего. А когда стемнело, вызвал я ее из шатра, и пошли мы с разговором к кукурузе. Прошу ее: «Оставь
– Здорово! – изумленно воскликнул Лелюков. – Куда же ты ее уволок?
– Куда же? Ясно, в горы. – Гаврилов хрипло засмеялся. – Привыкли мы к горам, сам знаешь… Катим по шоссе, думаю: пара пистолетов есть, сумка с патронами… В случае погони…
– Ах ты, Гаврилов, – пожурил Лелюков, – да разве так можно?
– Попугать думал, товарищ командир, пошутить.
– Знаем твои шутки. – строго сказал Лелюков. – Дальше-то что? Лирику давай, Гаврилов, а насчет погони, пистолетов и так надоело. Про любовь рассказывай.
– Четыре часа дуем к горам по аховой дороге. Смеется моя Мариула, глядит на меня, спрашивает: «Куда везешь?» Отвечаю: «К судьбе». Тихо говорит: «Надо подумать, погадать…» Вот, думаю, опять гадать… Приехали мы, Иван Тихонович, в твою станицу, в Псекупскую.
– Почему же именно в Псекупскую?
– Тоже по хитрости. Горы-то длинные, конца нет, а в Псекупской, думаю, тебя знают, в случае чего какую-нибудь поддержку найду. Позолотил я еще раз руку шоферу: езжай, мол, братик, обратно, грузи шатры, детишек, отца с матерью и тащи сюда.
– Гаврилов, что же ты делал! – с возмущением воскликнул Лелюков.
– Справлял свою жизненную судьбу, командир. Привезла машина семью Мариулы, а я уже снял комнату над речкой у казачки, вина запас сделал, индюшек нарезал. И пошли куролесить… Вот так и провел свой отпуск по ранению.
– Ловкач! – оказал Лелюков. – А как же с Мариулой? Женился?
– Только засватал.
– Вот тут ошибся. Все твои труды пошли прахом.
– Почему?
– Как почему? Ты сюда, а к ней приедет чубатый молодец и уведет.
– Такого не может быть никогда! – сказал твердо Гаврилов. – Она клятву дала.
– Какую?
– Нашу цыганскую. Сильную клятву…
Когда Гаврилов ушел, я рассказал Лелюкову и отцу о моей встрече с цыганкой.
– Гаврилову ничего не надо говорить о Мариуле, – сказал Лелюков.
И мы до весны не нарушили наш уговор. Гаврилов так и не знал, что где-то близ него, на крымской земле, находится его невеста.
В этот же день я разыскал Сашу в расположении Молодежного отряда, возле финского шалаша, где крикливый парень в бушлате учил группу молодых ребят из резерва отряда владеть ручным пулеметом.
Саша поведал мне о своих приключениях, сопутствовавших его появлению в соединении Лелюкова.
Севастополь был оставлен 2 июля 1942 года. Небольшая группа матросов, в которой был Саша, дралась в прибрежных скалах до 10 июля, а потом оставшиеся в живых прорвали кольцо у Балаклавы и горами дошли до Судака.