Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
Бог пошлёт нам дитя. Ты заслужил это, мой государь, воевода и герой!
Великий князь оттаял душой, он вновь был покорен красотой и страстью Елены. И всё у них поначалу потекло, как должно. Несколько ночей Василий провёл в опочивальне жены. Они миловались, и была близость. Правда, совсем не такая, какой хотелось Елене. Порок её супруга обозначался всё явственнее, он не одаривал Елену детородной плотью.
И прошло два года, но великокняжеская чета оставалась бездетной. Елена к этому времени уже не заглядывала в покои супруга, обитала всё больше на своей половине дворца. Она всё чаще отлучалась из Москвы, ездила по святым местам, молила Бога, дабы он послал ей дитя.
— Ты добиваешься того, к чему пришла Соломония. Тому не бывать! И послушай меня...
Елена уже потеряла всякую выдержку и крикнула матери:
— Как можно тебя слушать?! Два года назад ты обещала мне избавление от мук, сулила спасение! Где оно? Уж лучше в омут головой, чем каждую ночь быть казнимой одиночеством в холодной постели!
— Будь благоразумна, великая княгиня. Тогда ещё не настал твой час. Теперь он близко. Но не князь Иван Овчина твой спаситель. Сойдясь с ним, ты погубишь себя и его, а вместе с вами и нас предадут жестокой опале.
— Что же мне делать? — остановив свой бег перед матерью, спросила Елена.
— За тем я пришла сегодня, чтобы вразумить тебя. Ноне ты поступишь так, как я велю. Сей же час ты оденешься торжественно и пойдёшь в покои государя. Ты пройдёшь по всему дворцу на виду у всех придворных, будешь с ними ласкова и улыбчива. Ты должна пробудить у них интерес к тебе, который почти угас. С кем-то поговори, пусть кто-то тебя проводит до опочивальни государя. Ты попроси супруга, чтобы он велел принести лучшего вина. Вы будете пить вино, и ты заставишь государя быть весёлым. Вы ляжете в постель и потешитесь. Князья и бояре будут тому очевидцами.
— Матушка, как можно такое говорить! — вспылила Елена.
— Можно. Я знаю, что говорю. Сама ты их не увидишь даже при желании.
— Но чувствовать, что на тебя смотрят?! Нет, тому не быть!
— Не перечь матери! — крикнула Анна. — Речь не только о тебе, но и о престолонаследнике веду. И не вводи меня во гнев!
— Я ещё не лишилась стыда, но покоряюсь тебе, матушка. Говори же, что будет завтра, дальше?
— Завтра ничего не случится. Разве что придворные поговорят о твоей с великим князем ночи. А в четверг мы с тобой утром уедем из Москвы, но куда, о том тебе пока лучше не знать. Семеюшке же скажи, что едешь в Пафнутьев монастырь. — Княгиня Анна сочла, что ей у дочери больше нечего делать и покинула опочивальню.
Елена исполнила волю матери и даже превзошла себя. Она была весела и прекрасна. Когда шла через покои дворца, всем улыбалась и позволила вельможам проводить себя до опочивальни великого князя. За нею последовало не меньше дюжины вельмож и боярынь. И в князе она сумела пробудить страсть, приговаривая при этом: «Вот я уже и не тёлочка, я детородная женщина».
Великий князь Василий забыл все свои огорчения. Елена зажгла в нём молодость. Он страстно целовал её где хотел и говорил:
— Ты моя царевна, волшебница! Надеюсь, что на сей раз мы сотворили с тобой чудо.
— Конечно
Как и обещала княгиня Анна, через день после острого разговора и памятной ночи вторника она увезла Елену из Кремля, из Москвы. Путь им предстоял долгий, и крепкая крытая каптана, запряжённая парой сильных и рослых лошадей, хорошо подходила для трудной осенней дороги. Елена ни в чём не перечила матери, не спрашивала, куда та везёт её. Ещё и рассвет не наступил, как они покинули Москву через Серпуховскую заставу и покатили в сторону Боровска. Сопровождали каптану два конных воина из дворни княгини Анны.
Погода была мерзкая, шёл дождь, иногда со снегом, дорога была трудная и не располагала к разговору. Укрывшись меховым пологом, Анна и Елена дремали в глубине каптаны. До воровского Пафнутьева монастыря путники добрались только на другой день. Елена уже знала от матери, куда они держали путь и зачем. Да поверить тому не могла и пыталась забыть услышанное. Но, как наваждение, оно прорывалось в сознание и перекатывалось в голове, словно загадочный цветной шар, маня и в то же время отталкивая.
Сказала же княгиня Анна дочери так:
— Мы в Пафнутьев монастырь не поедем. Делать там среди монашеской братии нечего. За монастырём в лесной пустыне живёт отшельником святой отец Ипат. Он и принесёт тебе благо, коего жаждешь.
— Матушка, уж не святым ли духом он утолит мою жажду? — спросила дочь.
— Так всё и будет, потому как он чародей от Бога.
— Не во грех ли меня толкаешь, матушка? Знаю, что чародеев от Бога нет.
Анна долго молчала, лишь тонкие губы были в движении, будто она что-то жевала. Княгиня не могла собраться с духом и ответить дочери, что толкает её именно на греховный путь. И всё-таки прояснила:
— Иного пути у тебя нет. Разве что в монастырь.
Анна знала того отшельника, коего в миру звали Ибрагимом. Лет пятнадцать назад молодой кавказский князь Ибрагим был позван казанским ханом в поход на Москву. И он согласился, пришёл на Русь со своими абреками грабить мирные города и селения. Дошёл с казанской ордой до Зарайска, а как город взяли, словно осатанел от лютости. Сказывали, детей к матерям привязывал и в реку Осётр, а то и в колодцы бросал. А ещё с большой жаждой похоть свою утолял. И каждую ночь его абреки приводили к своему князю по две-три полонянки. Натешившись, он отдавал их абрекам. В сечах ему не было равных в смелости и жестокости. Он не брал русских воинов в полон и убивал их сам. Скажет пленному воину: «Я отпускаю тебя, беги!» — и тот поддавался на обман. Бежал долго, и несчастному казалось, что он уже избавился от горькой участи раба. Но в это время князь Ибрагим пускал намётом своего скакуна, нагонял беглеца и с ходу отрубал ему голову. В разбойничьих налётах прошло всё лето. А осенью, когда пора уже было возвращаться в горы, отряд князя Ибрагима был окружён русскими ратниками летучего полка и уничтожен. Князя Ибрагима взяли в плен.
Россияне знали о зверствах южанина, но не убили его, а отправили в Пафнутьев монастырь, дабы заточить его на муки и пытки долгие. Он бы там и нашёл свою лютую смерть, если бы не его лик. В первый же день, как игумен Пафнутьева монастыря Герасим увидел Ибрагима, он проникся к нему необыкновенным обожанием и священным трепетом. Игумен представил себе, что перед ним прикован цепями к стене сам Николай-угодник: ласковые, кроткие глаза, смирение и всепрощающая печаль на тёплом лице — всё говорило, что сей пленник не простой смертный.