Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
— Ты, сын мой, боярин, не иди встречь государю. На рой же с кулаками не пойдёшь. То-то.
Дед Захар и бабка Анна провожали Фёдора как родного сына. Когда Фёдор спросил, как ему отблагодарить за лечение, может, серебра прислать, дед возмутился:
— Не гневи нас со старухой. Ты нам отраду принёс за те дни, что дома побыл. — Он вручил Фёдору небольшой глиняный сосуд. — Тут, родимый, мазь охотничья, от всяких ран и язв исцеление несёт. Возьми, ублажи нас со старухой.
Ту мазь Фёдор хранил многие годы, и она не раз спасала его от разных недугов.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ПОТРЯСЕНИЯ
Так
Того не скажут летописцы о личности великого князя Василия Ивановича, который в первые же годы великого княжения обагрил руки родственной кровью. И позже многие россияне пострадали от него, были уничтожены родные братья. Вероломный и честолюбивый государь подминал под себя всех, кто шёл ему встречь. С такими размышлениями о князе Василии возвращался в Москву Фёдор Колычев. Волею судьбы находясь на государевой службе и выполняя поручения великого князя, Фёдор Колычев не раз испытывал душевные муки, особенно когда отвозил опальных россиян в места отдалённые и безотрадные. После ранения на Угре Фёдор недолго пребывал в покое. Как приехал в Москву, великий князь вызвал его к себе и за заслуги в схватках с татарами пожаловал ему село и деревню в Тверской земле. Сказал ему при этом:
— Ты славно бился с басурманами, за то мною и награждён. Да от службы при дворе тебе не уйти. Ты недельку отдохни, а там я тебя найду для важной справы.
Великий князь мог бы в сей же час поручить Фёдору государево дело, да пока и сам сомневался в необходимости его исполнения. Хотя и подрастал у Василия Ивановича наследник княжич Иван, оставалась у него жажда узнать-увидеть первенца своего, рождённого Соломонией. Знал он, что дитя в младенческом возрасте не умерло, а пребывало где-то в глухих местах Рязанской земли.
На дворе уже гуляло бабье лето. Деревья оделись в золотой наряд. В Москву на торжище съехалось полдержавы — продать-купить дары минувшего щедрого лета. По этой поре и пришёл на подворье бояр Колычевых доверенный дьяк государя Третьяк Раков. Фёдор делами занимался, дрова колол. Вроде бы дело холопское, ан нет, Фёдор отрицал то, потому как видел в работе и для себя великую пользу.
Третьяк, худой, пронырливый и важный, молвил коротко:
— Боярин, государь зовёт.
Фёдор не спросил зачем, дьяк не сказал — так уж повелось.
В великокняжеском дворце Фёдора встретил дюжий и красивый, как амур, государев рында Дмитрий Курлятев.
— Иди за мной, — велел он Фёдору
Великий князь полулежал в просторном византийском кресле. Вид у него был болезненный, глаза тусклые. Фёдор низко поклонился Василию:
— Государь-батюшка, боярский сын Колычев готов служить тебе.
— Верно. На службу и позвал. Да жду от тебя радения. Но прежде вот о чём поведай. Ты князя Ивана Шигону встречал в Диком поле?
— Пришлось, государь-батюшка. Да та встреча была ночью, мимолётно. Он-то меня, поди, и не узнал, — ответил Фёдор.
— А стрелы ты пускал в него?
Стрелу, которая сразила Шигону, выпустил ратник Касьян. Однако сию тайну Фёдор сохранил для себя.
— Было и так. Токмо когда я стрелял, то не ведал, кто уходил в орду из русского стана. Узнал, что беглец есть князь Шигона, когда стрела достала его и он упал с коня. Он ещё был жив, и его увезли в монастырь под Козельском, там и оставили. Иного о нём не ведаю.
— Мне ведомо: преставился князь, — глухо заметил князь Василий и, помолчав с минуту, продолжал: — Помню, ты был верным слугой Соломонии. Послужи ещё ради неё. — Государь говорил тихо, и Фёдор осмелился подойти совсем близко. — Дошло до меня слово, будто князь Михайло Тучков послал своего послужника на поиски дитяти Соломонии, коего из монастыря украли чёрные и корыстные люди. Так ли сие, мне неведомо, но ведаю другое: тот послужник именем Андрей, ушёл в Рязанскую землю под Зарайск или далее. Да неспроста. Сходи и ты туда. Найди дитя, и того холопа приведи моим именем в Москву.
— Исполню, государь-батюшка, — ответил Фёдор. — Но дозволь мне взять в помощь дворянина Алексея Басманова. Вдвоём-то сподручнее.
— И дозволил бы, да из него славный воевода растёт, по стопам батюшки пошёл. Потому не взыщи. А людишек возьми, но не из Кремля, а со своего подворья. Тут верить никому нельзя. Ещё и Москвы не покинешь, а корыстные люди в Рязани окажутся.
— Всё, как велишь, государь-батюшка, исполню.
— И помни: сказанное здесь — наше с тобой.
— Наше, батюшка. — Фёдор поклонился и тихо добавил: — Не болей, государь-батюшка, не сироти матушку Русь. — С тем и ушёл.
Сборы в дальний путь были недолгими. Фёдор попросил у братьев в помощь себе и Донату двух холопов: умного и бывалого воина Никиту и удалого сорвиголову Антипа. Москву Фёдор и его воины покинули ночью, когда по улицам лишь сторожа с колотушками несли бдение. На заставе их пропустили государевым словом. В пути Фёдор пытался найти ответ загадочному исчезновению дитяти Соломонии. Его удивляло то, что тати ушли из Суздаля в южную сторону. Было резонно идти в северные земли. Там уж наверняка можно было спрятать-затаить великокняжеского отпрыска. Пытался Фёдор разгадать и другое: кто мог умыкнуть княжича, тем более из монастыря? «Сие было сделать не так просто. Разве что Глинским, людям рисковым, удалось. Но и Глинским не имелось вовсе надобности уносить куда-то далеко наследника престола. Им сподручнее было умертвить его где-нибудь близ Суздаля, — размышлял Фёдор. — Сгинуло бы дитя, и делу конец. Оставался князь Михаил Тучков. Но он мог унести дитя из монастыря только в угоду Соломонии. Но тогда зачем же в Рязанскую землю, тем более в Зарайск? Там же татары всё лето разбойничали». Неразгаданные вопросы вконец замучили Фёдора. За долгий день он устал, словно сто вёрст пешком прошёл.