Честная игра
Шрифт:
Голос Разерскилна пронесся в редком воздухе:
— Умер на месте… бедняга… верно, сломал себе шейные позвонки…
Она услышала скрип гравия под ногами мужчин, медленно и тяжело ступавших со своей ношей; факелы теперь были опущены вниз, как попало, и напоминали рой светляков. Так казалось Филиппе, лихорадочно работавший мозг которой готов был ухватиться за всякую мысль. Тедди не умер… Этого не могло быть — он был только в обмороке, и все еще в этом нелепом мундире! Как будто можно умереть наряженным в такой костюм!
Она повернулась, чтобы уйти
Обе женщины взглянули друг на друга, и Филиппа прошла в свою огромную комнату, где все окна и двери стояли настежь, а шелковые гардины надувались, как паруса на судне.
Огни были уже в коридоре, огни и сдержанные голоса и медленные шаги по каменному полу холла; шаги приближались и стали неровными, когда начался подъем по лестнице.
Филиппа ожидала у двери; зубы ее щелкали.
— Нет!.. Нет!.. — повторяла она еще и еще, не сознавая, что говорит.
Вот видны уже лица Джервеза, Разерскилна, Маунтли…
Теперь они на верхней площадке главной лестницы и поворачивают налево.
Филиппа различила яркий красно-синий мундир. Она ухватилась за дверь; руки ее так крепко сжали дерево, что оно врезалось ей в ладони.
И она увидела лицо Тедди, такое спокойное, молодое. Казалось, он спал, волосы его были едва смяты, упавший луч света позолотил их. Маленькая процессия прошла в его комнату и исчезла из вида.
Филиппа все еще стояла, ухватившись за дверь, губы ее шептали:
— Этого не могло быть!.. не может быть!..
Повернув голову, она заглянула в свою комнату и вошла в нее; дверь захлопнулась за ней.
— Этого не могло быть!.. Как могло это быть?..
Ведь в этой самой комнате, у этой самой кушетки Тедди стоял на коленях всего несколько минут назад и шептал: «Я люблю тебя». Нет, он сказал: «Филь, взгляни на меня разок и скажи, что будешь помнить меня»…
Она сильно вздрогнула… Но был ли это его голос, голос Тедди? Нет, это птичка шевельнулась в плюще и чирикнула во сне. Филиппа упала перед кушеткой на колени, весь ужас горькой действительности охватил ее, увлекая все глубже и глубже в ледяную бездну.
Часть вторая
ГЛАВА I
Мы наиболее боимся того, что нам менее знакомо; нас не страшат бедность, разочарование, горести сердца и потери, но нас пугает одиночество.
Леонора была занята мыслью, что надеть, — ни черное, ни белое не было ей к лицу. Она окончательно остановилась на прелестном матовом пурпуре и маленькой, очень нарядной черной шляпе. А какие перчатки — белые? бежевого цвета? Нет, светло-серые…
А вуаль?
Очень demodee [7] и испортит весь шик, весь эффект. Вуали не надо.
Суд заседал или собирался, или как это называется, в такие невозможные часы!.. Приходилось
Так неделикатно…
Однако, она была готова, и Дикки суетился в холле… Слава Богу, ей удалось отговорить его присутствовать на заседании. Не потому, чтобы она хоть капельку боялась, но на суде делались иногда такие несносные намеки; и она слышала, что защитник Филиппы очень горячо взялся за это дело.
7
Устарело (франц.).
В то время, как «роллс» быстро катился по улицам, Дикки делал замечания относительно чудной погоды.
— Лето, наконец, наступило, — говорил он, высовываясь, чтобы посмотреть, как выглядит лето на мосту Ватерлоо. Жирные руки его покоились на жирных коленях; красное лицо было оживленно.
— Впрочем, сегодня не следовало бы так много об этом думать, — сказал он вдруг и коснулся руки Леоноры.
Она всегда чувствовала отвращение при его прикосновении; теперь она закрыла глаза и ничего не ответила. «Какое у нее сердце, — подумал Дикки, — и какая глубина чувства! Бедная моя девочка! Через что ей придется пройти сегодня! Какая проклятая, неприятная история!»
— Честное слово, ума не приложу, — выпалил Дикки уже в сотый раз, — как это Вильмот может вести такой процесс! Он, верно, сумасшедший. Да он и выглядит таким, во всяком случае.
Леонора открыла глаза.
— Я полагаю, что он хочет снова жениться и иметь наследника, — сказала она мягко.
— Это более похоже на его похороны, чем на свадьбу, — фыркнул Дикки. — Это какой-то ходячий скелет.
— Он сильно страдал, — вздохнула Леонора.
— А мне ее жаль, — не унимался Дикки. — Ведь она еще такой ребенок… Никогда не выходит ничего хорошего, когда старые женятся на молодых. Вильмоту следовало иметь больше здравого смысла — или терпимости.
Он мрачно стал смотреть в окно; они подъезжали к зданию суда.
Леонора не позволила ему проводить ее. Ей не хотелось, чтобы ее появление было испорчено видом Дикки; красный, потный и толстый, воплощенная вульгарность, он не отставал бы от нее с гордостью законного обладателя.
Итак, Дикки продолжал свой путь, пока не встретил около Кэннон-стрит Спендера и не окликнул его. Он тотчас же сообщил Спендеру, что завез свою супругу в суд… она, ведь, была в Фонтелоне, имении Вильмота, когда убился этот бедный малый и когда все это случилось…
— Я как раз говорил ей, — добавил он, — что не могу понять, как это Вильмот… Словом, мне кажется неприличным, чудовищным разводиться с женой из-за человека, которого уж нет в живых…
— Я того же мнения, — согласился Спендер, — а между тем… не знаю… ведь есть в этом вопросе и другая сторона. Скажите, что оставалось делать Вильмоту, раз он знал? Не мог же он все оставить по-старому. Понятно, что он не захотел больше видеть жену. Чертовски неловкое положение, как ни взгляни.