Четверо детей и чудище
Шрифт:
На этот раз мы очень бодро двинулись в путь. Поход уже вовсе не казался утомительным. Шлёпа бежала впереди, я скакала за ней, а Робби шагал следом, в одной руке зажав льва, в другой — тигра и устраивая им гонки. Он вроде повеселел и снова был самим собой — до тех пор, пока мы не зашли в лес.
— Как насчет по деревьям полазить, сынок? — предложил папа.
— Нет! — сказала Элис. — Ну что же ты, Дэвид! Никакого лазанья по деревьям — тебя это тоже касается, Шлёпа.
Папа заворчал, что он ничего не понимает, мы же все вчера видели, как Робби лазает,
— Вот бы папа, наконец, варежку закрыл, — буркнула я.
— Ты с этим поосторожней! — сказала Шлёпа. — Вдруг псаммиад услышит. Не хватало нам еще одно желание прошляпить — хотя я бы не отказалась посмотреть на твоего папаню с отключенным звуком. Так достал уже нудить!
— Он хороший, — неуверенно сказала я, хотя сама была того же мнения. — А твой папа — он какой?
— Раньше был классный. Нам вместе здорово было. Никогда меня не ругал. Всегда всё покупал, что ни попрошу, и всюду брал с собой. Как-то даже в шикарный французский ресторан ходили, и он мне разрешил три разных десерта заказать. Девицы у него всегда были — но мне-то какое дело? Он вечно повторял: «Ты, дочка, у меня на первом месте». А потом у них с Тессой началось. — Шлёпа скорчила жуткую рожу.
— Это на ней он женился? — спросила я.
Шлёпа кивнула.
— Я никогда не женюсь, — сказала она. — Поддайте газку, народ. Нас ждет песчаная яма!
Прежде чем искать псаммиада, надо было поесть. Пикник снова удался на славу. У нас были булочки с тунцом и кукурузой, бутерброды с бананами, Шлёпины горелые сосиски, моя овощная нарезка и к ней два разных соуса — из авокадо и хумус. Потом еще фрукты со взбитыми сливками в стаканчиках, и воздушный бисквит, и Робсовы шоколадные хрустики, а напоследок — большая гроздь темного винограда. Мы пили домашний лимонад, а папа с Элис опять взяли с собой вино. И немало. Поев, они легли, скормили друг другу несколько виноградин — и уже через пару минут спали без задних ног.
— Ура! — сказала Шлёпа. — Айда искать псаммиадину.
— Айда! — подхватила я.
— Я хочу опять научиться лазить по деревьям, чтобы папа увидел, — начал было Робби.
— Ну уж нет! — прервала его Шлёпа. — Сейчас не твоя очередь загадывать!
— Я могу загадать, чтобы мы все умели лазить, — предложил Робби.
— Я и так умею, чего зря желание тратить, — сказала Шлёпа. — Нет уж, сегодня я буду желать, и вообще — это я нашла псаммиада.
— А зато я его вытащил, — упорствовал Робби.
— А зато я его узнала, — сказала я. — Книжку только я читала. Только я знаю, как псаммиад себя ведет и что надо быть очень-очень осторожными, а не то почти все желания с ног на голову переворачиваются. По-моему, для всех будет лучше, если я загадаю желание за нас троих.
— Ой, да ты такая трусиха и паинька, Розалинда. Еще пожелаешь какое-нибудь сюсю-мусю, типа чтобы мы все любили друг друга, или чтобы мы все были счастливы, или что-нибудь невыполнимое, вроде мира во всем мире или спасения Земли, — презрительно сказала Шлёпа.
— По-моему, это хорошие желания, — обиделась
— Только они никому особо не пригодятся, если после заката все станет как было. — Шлёпа опустилась на колени и стала копать. — Давайте помогайте.
— А вдруг хоть немножко пригодятся? — стала мечтать я. — Если бы на один день наступил мир во всем мире, тогда бы солдаты в разных странах увидели, как это здорово, и решили никогда больше ни в кого не стрелять. Только представь, как было бы замечательно. Пацифисты за это столетиями борются, а мы можем просто пожелать — и сбудется.
— Да что за бред! Как только волшебство перестанет действовать, они тут же опять начнут воевать. Взять хоть англичан с немцами в Первую мировую, — сказала Шлёпа. — Заключили перемирие на Рождество, вылезли из окопов, поиграли в футбол — а на следующий день давай опять палить и травить друг друга газом.
Для заядлой прогульщицы Шлёпа досадно много знала.
— Чего зря спорить, — сказала я. — Давайте копать.
Мы копали и копали. Пока не заболели руки и не начало саднить под ногтями. Мы так усердно рыли, что добрались до темного-темного песка, перемешанного с землей.
— Псаммиаду бы в такой норе не понравилось, слишком тут грязно и сыро, — сказал Робби. — По-моему, мы не там копаем. Давайте вон там попробуем, подальше.
— Еще чего, — фыркнула Шлёпа, но все-таки отошла на пару шагов, загребая песок ногами, и снова принялась за дело.
— Надо было пометить место, где он вчера зарылся, тогда сейчас не пришлось бы искать, — сказала я.
— Ну да, а если бы заявились другие дети, разнюхали, что к чему, и все наши желания истратили? — возразила Шлёпа. — Давай копай, Розалинда.
— Тебе легко — тебе песок под ногти не забивается, ты же их все обгрызла. А у меня под ногтями ужас как болит. Пойду лучше возьму поильник, — поднялась я.
— Нет, поильник Моди нельзя, — твердо сказала Моди. Она впечатала кулачок в горку песка. — Где бизьянка?
— Сама гадаю, — пожала плечами я. — Народ, как думаете… — Я разволновалась и замолчала. — Не может же быть, что нам это всё почудилось?
— Чего? — Шлёпа уставилась на меня, наморщив нос.
— Ну, иногда я придумываю всякое, и кажется, будто бы все это на самом деле. И я так увлекаюсь, что почти верю, что все не понарошку, — сказала я.
— Ты малость того, да? — покрутила пальцем у виска Шлёпа. — Ни слова не поняла, о чем ты сейчас вещала.
— А я понимаю, — сказал Робби. — Я тоже так играю. Вот мои звери — я знаю, что они пластмассовые, но иногда кажется, словно вокруг здоровенные хищники бегают и рычат по-настоящему.
— По вам обоим психушка плачет. Наверно, семейное, — заключила Шлёпа. — Лично я ничего не выдумываю. Я своими глазами видела вчера этого сами-с-псами, и я точно знаю, что он настоящий.
— Я, с вашего позволения, не «сами-с-псами». Я псаммиад, — сказал голос у нас за спиной. Мы резко обернулись. Псаммиад сидел на песке скрестив лапки и взирал на нас, вращая глазами-стебельками.