Четвертый крик

Ленчик Лев

Мудрость этого «ученого мужа», объявленного в специальной папской энциклике «учителем всей философии и богословия», не знала предела: «Когда от совокупления дьявола с женщиной рождаются дети, — поучал он, — то они произошли не от семени дьявола или того образа мужчины, в который воплотился дьявол, а от того семени, которое приобрел дьявол от другого мужчины. Дьявол, в образе женщины совокупляющийся с мужчиной, может принять и образ мужчины и совокупляться с женщиной».

Упомянутая выше книжонка «Молот ведьм» — это широко известное в средние века пособие по допросам и пыткам, принадлежащее перу двух прославленных инквизиторов. По словам Лозинского,

таких пособий было множество, и одно из них «Молот евреев», судя по названию, — о том, как пытать и казнить евреев. Каким-то образом до ушей папства дошло о «синагогах сатаны», вокруг которых объединялись не колдуны, не дьяволы, а те, кто ими «пахнет» — в прямом смысле слова, вне всяких иносказаний. В их состав вряд ли входили евреи, но показательно само соединение синагоги с сатаной. Видимо, «шабаши ведьм» (шабат — суббота) тоже не случайны.

Так в годы инквизиции, в постановлении папы Александра IV, к ереси прибавилось и все то, что «явно пахнет ересью». «Разумеется, — пишет Лозинский, — установление „пахучести“ тела предоставлялось произволу суда, которого нисколько не ограничивала оговорка о „явности“ еретического запаха. Бесконечные схоластические толкования выражения „явно пахнет“ в конечном счете клонились к подведению всякого колдовства под понятие о ереси, подлежащей инквизиционному суду».

Вот чем занимались лучшие умы церкви и отцы победившего христианства.

В созданной ими атмосфере дьяволомании, ересемании и врагомании, подобно сталинской шпиономании, на всем лежала мрачная печать доносительства и фискальства, безумие всеобщего страха и ожидания ночного стука в дверь, как это обычно в таких обстоятельствах случается. И это продолжалось не семь десятков лет, а, по меньшей мере, семь столетий. В этих условиях мракобесия (я их обычно называю светобесием — ведь во имя света и Бога же!) — надо ли было иметь много ума, чтобы состряпать судилище по обвинению евреев в ритуальном использовании христианской крови?!

Через все века и всю христианскую Европу прошагали эти, обставленные по всем правилам передовой юриспруденции, позорные процессы, точно так же, как и очень смешные, конечно, и талантливые карикатуры, с радостью использованные позднее Гитлером. Искусство, надо отдать ему должное, в эти века набрало высот потрясающих. Страдания, войны, Боги, дьяволы, как это ни кощунственно звучит, — хлеб для искусства. Под особо строгий надзор или, так называемое, покровительство святой церкви попала живопись. Нерелигиозных сюжетов — кот наплакал. То же самое — архитектура. Величественные соборы, устремленные в небеса, фреска, лепка. Органная музыка. Выдающиеся композиторы. Нарядные, любвеобильные люди, с детишками и без, ходили в церкви, как на праздничные торжества. «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!» — фэ, фэ, такого примитива еще, говорят, не было. Возможно, не было. Но смысл его был. Высокий смысл христианского света был. По крайней мере, на бумаге, в молитве, в декоративном убранстве площадей и богатых кварталов.

Мне, разумеется, не под силу описывать здесь все прелести христианского средневековья. И если черная краска у меня превалирует, то только потому, что таковой была его боевая идеология. Вместе с тем, мы должны помнить, что ужас Гулагов не только в них самих, но и в том, что рядом с ними всегда поют и блещут нарядные, жизнерадостные Красные Площади.

Конечно, костры инквизиции, по простодушию и молодости тогдашнего общественного сознания, горели еще публично. Но люди (ясное дело, прежде всего сами христиане!), попадавшие

в застенки пыток выхода оттуда уже не имели, независимо от того признавались они в содеянном или мужественно отрицали. Причем существовали заранее разработанные расценки за каждый вид пытки и инструменты при этом применяемые. Так что несчастной жертве изуверского убийства приходилось за эту услугу платить еще и кошельком.

Но, повторяю, в этом непролазном мраке повального бабизма-ягизма, или сквозь него, пробивалась наука, строились города, праздновались праздники и, вообще, жизнь, как говорится, шла вперед и выше. Не забудем, что и Советская власть строила не одни только Гулаги, а в период Гулагов и заодно с ними подняла Россию на пьедестал одной из сверхдержав мира. Всеобщее образование, удобная и доступная медицина, высокий потенциал науки — все это, как мы теперь особенно убедились, партийная пропаганда отнюдь не выдумала.

Почему же, несмотря на интенсивную христианизацию Европы, евреи, которые, казалось бы, более всех имели право на эту новую триумфальную религию, остались в стороне, отдав предпочтение поражению и долгим мучительным столетиям унизительного, полулегального существования? Вторично потеряв родину, т. е. Иудею, примерно, с тем же героическим энтузиазмом, как за несколько веков до этого Израиль, они вынуждены были загнать свое вероучение в подвалы подполья и духовного гетто, законсервировать его там на века в бессонных и бесконечных штудиях, потому что иудаизм, причем только в таком запакованном, по остроумному слову Даймонта, и готовом к транспортировке виде, оставался единственным средством сохранения разбредшейся по свету нации.

К счастью, нация была сохранена. Но какой ценой?!

Эти вопросы настолько сложны, настолько остро касаются еврейских патриотических чувств, настолько тесно переплетены с исторически сложившейся идеей иудаизма как религии национального достоинства, что требуют отдельного разговора. Его обещанием, причем в самое ближайшее время, я и закончу настоящие заметки.

Подвиг национального самоубийства

(Очерк судьбы дохристианского еврейства)

Введение

Чем больше вчитываешься в борьбу победившего христианства с евреями, тем яснее становится, что не расизм поначалу определял ее, а — идеология.

Столкнулись две идеологии. Настолько близкие, что для успешного развития победившей присутствие побежденной было и нежелательным, и опасным.

Христианство, порожденное иудаизмом, захватившее значительный массив его идей и вырвавшееся из-под его опеки, попросту не могло не быть враждебным к нему, ибо претендовало на его место. Их общий Бог, согласно концепции победителей, отказался от избранного им народа и перенес свое благословение на всемирную христианскую общину, получившую, таким образом, право называться «Новым Израилем». Возможно, это право узурпатора, но какой победитель им не пользуется!

С уничтожения «родственников» начинается любая власть, утверждающая идеологическое единомыслие. Ленин, в первую голову, избавился от родственных революционных партий, а Сталин — от однополчан своей же ленинской гвардии. Даже в природе семантически однозначные заряды отталкиваются.

Так что враждебность христианства к еврейству более или менее понятна. Понятна и враждебность евреев к христианам в пору их сектантства — этим, своего рода, ревизионистам нашего родного и великого учения.