Четвертый Рим

Галечьян В.

Из тысячи людей едва ли один стремится к совершенству, из стремящихся едва ли один решится познать сущность, — перефразировал священник высказывание Кришны, пребывавшего на земле пять тысяч лет назад. Его последователи давно уже заполнили Россию, и отец Климент частенько поражался, как это ни один из них не забрел в его общину.

Сострадающие мальчику прихожане вновь пели псалмы, обступив его словно Господа. Отдавая дань их безграничной любви и участию, отец Климент вспомнил Иисуса, который даже своим апостолам говорил: "Еще многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить". Вроде бы Христос еще целых одиннадцать лет посещал своих апостолов после смерти, наставляя и поучая их. Отец Климент также учил своих прихожан мистически, но сейчас у него

не было причин для радости.

Чувствуя приближение нового явления Предвечного, священник решил восстановить потерянную энергию. Он принял позу лотоса, закрыл глаза, соединил пальцы рук, затворяя каналы энергии в теле, и принялся медитировать. Испытывая некоторое неудобство, священник, не меняя позы, слегка приподнялся и завис над полом. Подобные упражнения были не в диковинку Клименту. Взращенный убежденным атеистом, в молодости он увлекался йогой, а, посчитав христианство естественным продолжением верований Востока, в среднем возрасте стал последователем Христа. Прихожане понемногу стали перемещаться к своему пастырю, привлеченные привычной, но все-таки каждый раз поражающей картиной энергетической мощи человека. Нахождение рядом со священником в такие моменты укрепляло их.

Вновь встрепенулся Ван. Видно стараясь произвести впечатление на танцовщицу, он заговорил так громко и внятно, что даже опустился на пол отец Климент.

Существует начало и то что еще не начало быть началом бытие небытие и то что еще не начало быть небытием а также то что еще не начало быть тем что еще не начало быть небытием. Внезапно появляется небытие и неизвестно что на самом деле существует приходит проходит уходит а что не существует бытие или небытие.

Тут Ван выдержал паузу и продолжал также глубокомысленно изрекать.

— Теперь я уже что-то сказал, однако не знаю: в сказанном мною действительно было что-то сказано или в сказанном мною на самом деле ничего не было сказано?

На что буддист ответил ему:

— Я не желаю смерти, я не желаю жизни. Я ожидаю моего часа, как работник своего жалованья. Я жду моего часа, полный сознания и мысли. Мой путь к нирване открыт.

Во время монолога китайца мальчик, так и не приходя в себя, встал, не сгибая ноги в коленях, как какая-нибудь статуя, поднятая чужой силой, и застыл абсолютно прямой лицом к восточной стене, на которой сфокусировалось черное пятно. Женщины в тревоге вернулись к ребенку, отойдя от отца Климента. Бледный, будто вылепленный из гипса, с закатившимися вовнутрь зрачками, с пеной на губах, мальчик заговорил чисто и мелодично:

Я кто (что) всегда везде есть сказал: существует начало и это есть космическая жизненная энергия существует то что еще не начало быть началом и это есть несовершенный разум богов существует то

что еще не начало быть тем что еще не начало быть началом и это есть неразвитый разум людей. Состояние человеческое есть бытие состояние Вездесущего есть небытие состояние божественное есть то что еще не начало быть небытием есть то что еще не начало быть бытием. Небытие неисчерпаемо бытие мгновенно. Так сказал я Предвечный.

С этими словами веки мальчика смежились, и он был тут же подхвачен женщинами. Они положили его на место, припали к нему и сразу же отстранились, зовя отца Климента. Он проводил проводника Голоса Неба в последний путь и застыл в молитве.

— Счастлив покинувший этот мир в общении с богом, — проговорил буддист. — Ему предстоит самая легкая карма. Он родится богом.

Лишь китаец Ван, уверенный в том, что Предвечный обращался к нему, продолжал общение с Космосом, несмотря на исчезновение черного пятна и голошение женщин.

— Небо и земля родились одновременно со мной, — провозгласил он срывающимся от важности голосом. — Внешний мир и я составляем одно целое.

— Да, когда Предвечный слышит тебя, — закончив краткую молитву, вступил в разговор отец Климент.

— Поскольку мы уже составляем единое целое, можно ли еще об этом что-то сказать?

— Однозначно, нет!

— Поскольку уже сказано, что мы составляем единое целое, можно ли еще что-то не сказать?

— Не сказать всегда и по любому поводу можно очень много, это как раз то, что я делаю, общаясь с вами, — вздохнул священник. — Ибо сказано: "не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями".

— Единое целое и слова — это два, два и один — это три, — невозмутимо продолжил не признающий в тот момент никаких иных мнений Ван.

— Единое целое — это слияние с Предвечным, слова — это слова, что равно два, и новое качество — это результат общения с Предвечным, что равно одному и что есть новый завет человечеству, — ответил ему священник.

— Если мы от небытия продвигаемся к бытию и достигаем трех, то что же тогда говорить о продвижении от бытия к бытию? — хитро прищурился китаец.

— Не надо продвигаться, остановись на следовании естественному течению, — посоветовал отец Климент.

— Так я же так и поступаю! — возмутился Ван и замолчал, любуясь стекляшкой.

Прихожане оставили мертвое тельце и скопились возле отца Климента, не замечавшего их. Напуганные его отрешенным видом, они теребили друг друга, не решаясь заговорить. Вечный их страх был связан с тем, что душа священника покинет как-нибудь его мужественное, сильное тело и отправится странствовать. Ибо ведомо им было стремление отца Климента научиться отделять душу от своего тела.

— Прости нас, сирых... Не отделяй от силы своей, — заговорили они, чувствуя, что не исполнили чего-то, ожидаемого священником.

Согласный шорох прошел волной по церквушке и проник сквозь броню отрешенности отца Климента. Он удивленно посмотрел на прихожан, мягко улыбнулся и заговорил.

— Один из Высоких наставников, Апостол Павел, говорил о себе, что не достиг высшего знания Божия во Христе Иисусе, силы воскресения Его и участия в страданиях Его, сообразуясь смерти Его. Ибо кто из нас совершенен, так должен мыслить, а основатель Церкви не умел разделить веру и разум. Раскрылись мои глаза, и увидел я ложность пути в общении с вросшим в почву народом. Проповедовал я вам словом, делом, собственной судьбою, но глухи вы оказались к речам моим.