Четвертый Рим
Шрифт:
— Я, наверно, совсем на идиота похож, — сокрушался тем временем полицейский, осторожно скашивая взгляд на стоящего сбоку от него человека с веревкой в руках. — Что ж вы полагаете, я тут почти всю ночь лежу, ожидая с вами встречи, и о себе вовсе не озаботился. Нет, ребята, у меня все в порядке. Вы своей веревочкой и детишек в ясельках не напугаете, потому что у каждого ребеночка на вашу паршивую веревку есть ножичек в кармане у воспитателя. А мой ножичек в кармане — это острый разум.
— Делай! — крикнул Эол, и тотчас петля сомкнулась на горле говорившего.
Но вместо того чтобы повалиться навзничь, дрыгая ногами от удушья, полицейский остался сидеть, даже не
— Ты что, — в исступлении закричал Эол, — ты что, заснул над ним! Ведь эта самая веревка по нам с тобой плачет!
Он хотел перехватить свисающие концы шнурка, и тотчас непонятная сила скрутила руки у него за спиной и отшвырнула его от кровати в угол. Сотоварищ его остался стоять, опустив руки вниз, и видно было, что эту позу он менять не собирается.
Полицейский встал, подобрал дубинку Эола, подошел к нему. Эол, увидя безнадежность попыток двинуть рукой или ногой, благоразумно стоял не шелохнувшись, следя расширенными глазами за всеми движениями экстрасенса.
— Почему, — спросил тот, подойдя к нему совсем близко и тыча дубинкой в лоб. — Почему я не могу в ответ протянуть тебя дубинкой по спине или ногам так, чтобы ты почувствовал всю смертельную боль, которую причинял другим. — Он размахнулся, и дубинка со свистом пронеслась в нескольких миллиметрах от лица Эола. — Почему я не могу перебить тебе кости, как вы это собирались сделать с Луцием, и выкинуть тело из окна. Такие были у вас планы, признайтесь?
Эол застонал и попытался рывком освободиться от стягивающих его метафизических пут.
— Надо сделать совсем простую мыслительную работу. Рокировку. Прикинуть на себя все, что ты причиняешь другим. Но с тобой и говорить на эту тему бесполезно. Такие, как ты, понимают только силу. Но я, могущий во всех подробностях вообразить действие боли, как я могу причинить ее даже таким выродкам, как вы. — Он засмеялся. — В католических церквах существовал обычай расправы без пролития крови. Вот и я сниму с себя моральную ответственность за ваши души и тела. Свяжу вас не воображаемой, а моральной веревкой и передам властям. Око за око, мальчики мои!
Уже светало, когда в коридоре лицея возле комнаты Луция раздались грузные шаги. Залитый светом коридор вдруг погрузился в темноту. Только резкая полоска света шла из-под двери. На секунду дверь отворилась и снова захлопнулась за вошедшим. Человек с закрытым платком подбородком и носом подошел к лежащим на кровати мастерски связанным и прикрученным к кровати громилам и вытащил откуда-то из рукава нож. Не торопясь, разрезал он одну веревку за другой, пока не уничтожил все связывающие движения путы. Затем он погасил в комнате свет и исчез за дверью.
Эол с товарищем полежали несколько минут неподвижно, не чая своего освобождения, потом заворочались, распрямляя спеленутые веревками члены. С кряхтением и стонами они сползли с кровати, поднялись, привели, как могли в темноте, себя в порядок и, не подбирая дубинок и шнурка, выскочили в коридор и исчезли во тьме. Их шаги были слышны какое-то время, потом затихли.
6. ПРИГОВОР
Вернувшись к себе, Луций с большим удивлением разглядывал следы, оставленные посетителями. Обрезанные куски веревки, дубинка, кастеты, одинокая туфля
Видя, что присутствующим не до него, и справедливо полагая под белой повязкой мягкие черты секретаря, Луций ни минуты не медлил и, резко раскрыв двери, вошел в кабинет. То, что он увидел, поразило его. Соскользнув с остатков паркетного пола, Луций задержался на обломке перекрытия, который подозрительно кренился вниз, провисая в междуэтажную пустоту. Юноша замер на месте, чувствуя, что при малейшем движении может провалиться. Потом шажок за шажком ему удалось дойти до порога, с которого он так легкомысленно стартовал, и выбраться назад в приемную. Казалось, никто не обратил внимание на его манипуляции, но только он вышел за дверь кабинета, как к нему подлетел небольшой человек, вовсе ему не знакомый, и увлек его в коридор.
— Я насчет вашей кровати, — начал человек, продолжая держать Луция за руки своими худыми и очень цепкими пальцами. — Вы ведь сегодня не в стенах ночевали?
— Не в стенах, — с изумлением ответил Луций не в силах сообразить, по какому праву его допрашивают и какой линии ему лучше держаться.
"Может, он хочет купить мою кровать, так как она широкая и мягкая", — даже подумалось ему, и он стал мечтать о сделке, чтобы было на что купить билеты. Но вопрошающий как-то мало походил на коллекционеров подержанных кроватей, почему Луций с мыслью о продаже распрощался и снова прислушался к словам незнакомца.
— Вы после улицы должны были переодеться, — талдычил свое незнакомец, — надеюсь, эти двое вас не потревожили?
— Какие двое? — с изумлением посмотрел на него Луций, и вдруг истина стала доходить до него.
— Это вы оставили у меня мусор? — накинулся он на слабо пищавшего что-то человека. — И дверь так бестолково вскрыли, что ключ почти в замке не поворачивается. Я еще не посмотрел, что у меня пропало, но, если вы украли что-нибудь ценное, рекомендую вернуть, потому что я не замедлю обратиться в сыскной отдел. Там у меня родственник служит. — Последнюю фразу добавил он для устрашения, потому что и сам почувствовал какую-то легковесность в своих словах.
Почему-то его упоминание о сыскном отделе собеседника очень обрадовало. Он заулыбался, развел руками в стороны и сообщил юноше, что сам является приверженцем упомянутой организации.
— ...Только прежде, чем вы ринетесь в сыскную, я хочу попросить лежащих у вас преступников никак не трогать и не развязывать. С минуты на минуту я жду специальный наряд, чтобы их забрали, не вызывая волнения. Кроме того, рекомендую не возвращаться к себе, пока я вам не разрешу, потому что Эол и Квинт Гортензий направились к вам, чтобы лишить будущий суд ценнейшего свидетеля.