Четвертый Рим
Шрифт:
— Не хочешь овса, возьми пшеницы в зернах, — все рекомендовал ему второй повар. — Весьма питательная пища.
Луций отрицательно покачал головой и вновь спросил, обращаясь к шефу:
— Так что, не продадите продуктов? Я хорошо заплачу.
— Купи лучше себе веревку и повесься, раз не хочешь овес кушать, — огрызнулся шеф и начал медленно привставать с мешка, на котором сидел.
Луций, сам наливаясь злобой, уже с угрозой смотрел на его мясистое потрепанное лицо и бормотал, правда, еще про себя:
— Давай, давай, дядя, подойди ко мне. Я быстро тебя посажу на задницу.
Видно,
Луций, видя, что ничего, кроме небольшой драчки, не предвидится, не стал искушать судьбу и опрометью бросился по коридору. На самом выходе он столкнулся с человеком, который нес на голове ящик с пивом. Налетев на него, Луций, сам того не желая, вынудил человека развернуться и грохнуть ящиком в окно. Тотчас дождь бутылок пролился вместе с осколками стекла вниз на внутренний дворик, и вопль потерпевшего смешался с криками, видимо, гуляющих по дворику студентов.
— Держи его! — заорал издалека глядящий на столкновение шеф-повар.
Зычный глас подстегнул Луция, который, ловко избежав вторичного соприкосновения с грузчиком, выскочил из подвала и опрометью помчался прочь.
"За свои кровные, — думал он на бегу, пока быстрые ноги уносили его от ужасного гнева столовских работников, — за свои кровные хотел купить чуток продовольствия, вежливо, честно, открыто, и за все про все вынужден драпать, спасая живот и голову. Что же это жизнь такая несуразная, когда даже самую естественную и простую в цивилизованном мире вещь приходится делать с полным напряжением сил и безо всякого толка. Если бы я, например, решился продовольствие с кухни украсть и с этой целью повертелся бы внизу и был застукан, и то я уверен, что ко мне отнеслись бы лучше. Нет, что ни говори, а на Руси проще украсть, чем купить".
В таком, можно сказать философском, раздумье Луций пробежал несколько пролетов лестницы, убедился, что погони за ним нет, и поднялся к себе. Близкий отъезд в качестве сопровождающего Пузанского поставил его в привилегированное положение по сравнению с другими студиусами, и никто из педелей уже не вмешивался в его жизненное расписание. Неудачный поход на кухню поставил его в сложную позицию, поскольку единственным местом, где можно было купить еду просто за деньги, остался рынок. Место, о котором всуе никто не говорил. О рынке ходили легенды. Говорили, что на нем в самом деле есть все: от белого хлеба до черноморских баклажанов, которых никто никогда не видел. Но место это было почти табуировано бесчисленными опасностями, которые ожидали храбреца, вздумавшего двинуться туда в тщетной надежде отовариться.
Уже давно выражение "приехал с рынка" было уподоблено в мрачном этимологическом ряду таким, как "сыграть в ящик" или "дать дуба". Если опасности, которые подстерегали живую душу при попытке проникнуть на своих двоих на территорию рынка еще как-то можно было предвидеть и избежать, то обратную дорогу с продуктами можно было сравнить только со знаменитой тропой паломников через горный Тибет и Лхасу, где каждый метр пути был усыпан костями. Однако Луций не представлял себе, как появится перед Пузанским без
Луций, конечно, был не такой дурак, чтобы идти на рынок в одиночку. Поэтому он на доске объявлений нашел номер аудитории, в которой занимался выпускной класс Эола, и стал поджидать его у дверей. К его счастью, скоро прозвенел звонок, и из дверей неторопливо выплыли бородатые старшекурсники, ведя вальяжные беседы друг с другом и с преподавателем, которым оказалась прекрасная Ева.
Эол со своим другом-чернорубашечником вышел последним. На этот раз они были в длинных желтых балахонах, доходящих до щиколотки. Юноши непрерывно перебирали четки из гальки, а толстенькие косички, свешивающиеся с бритых наголо, почерневших от солнца голов, смешно подпрыгивали в такт движениям.
Еще более удивительным, чем внешний вид выпускников, оказался ответ Эола, последовавший на просьбу Луция:
— Совершенный не ест мяса, рыбу, яйца, не употребляет алкоголя, кофе, чая и соблюдает еще два основных принципа: не занимается денежными махинациями и не вступает в половые отношения вне брака.
А гигант Квинт Гортензий с совершенно серьезным видом добавил:
— Вдоль железнодорожного полотна всегда растет много травы и полевых цветов, а это, как известно, лучшая пища на свете.
Озадаченный Луций не решился комментировать столь достойные советы и проводил неспешно удалившихся последователей то ли Кришны, то ли Шивы полным недоумения взглядом.
10. ФИГУРЫ РЕЧИ (продолжение)
Вернувшись в столь блистательно покинутую аудиторию, Луций глубоко задумался. До сих пор он как-то не подозревал, что добыть продукты можно только с риском для жизни. То есть он знал, что, например, уличные гибнут при попытках нападения на склады, но к себе такую ситуацию не примерял, а поход на рынок был намного опаснее рядового налета.
Раздумья Луция ничуть не мешали заурядным рассуждениям магнитофона о фигурах речи:
— Построение фразы, при котором слова, не будучи связаны между собой, спешно несутся одно за другим, рисует то состояние тревоги, при котором человека что-то одновременно удержив-толк-ает...
Лектор настолько точно описал его состояние, что Луций невольно усмехнулся. Ему действительно хотелось броситься на розыски девочки, и это горячее желание буквально выталкивало с места, но одновременно сомнения в том, что залетные с одобрением отнесутся к цели его визита, удерживало юношу.
"Почему он не взял у девочки никаких координат?" — терзал себя Луций, а магнитофон в это время как бы подстраивался к юноше,
— Человек, связавший члены бегущих, лишил бы их быстроты движения. Точно так же и чувство, которому мешают союзы и прочие прибавки...
" ...его подавляемое чувство, — согласился с диктором Луций, — которому мешают союзы и группировки..."
— ...негодует на эту помеху, — продолжил декларирующий» — она лишает его свободы, не позволяет нестись как снаряду, выброшенному орудием...