Четвертый Рим

Галечьян В.

— Фигура определяется двояко: как всякая форма, в которой выражена мысль, или как сознательное отклонение простой формы в сторону большей поэтичности, красноречия. Словесные фигуры являются неким видом построения речи. Удво-повтор-ение одного, нескольких слов в целях усиле-возбужде-ния речи-сострадания сильно действует на слушателя и больно ранит противника, подобно копью, вновь и вновь вонзающемуся в одну и ту же часть тела. Так использование Нероном союза "если" позволяет подчеркнуть невосприимчивость народа к либеральной политике. Даже после раскрытия заговора Плавта и Суллы, римские граждане не сделали для себя никаких выводов, что поставило под угрозу законное управление страной.

Как терпелив я в гневе, если факелы Не погасил, преступно мне грозившие, Я кровью граждан, если не текла она По Риму, породившему мятежников.

Как истинный "отец отчизны" Нерон вынужден задуматься о судьбе Октавии:

А та, кого мне хочет навязать народ, Та, что всегда была мне подозрительна...

Только Луций, из последних сил приподнимая захлопывающиеся веки, решил, что, похоже, и у него появилась та, о чьей судьбе он может задуматься, как в разбитое окно вплыла золотоволосая девочка в белом платье с длинным шлейфом. Ее распущенные волосы коснулись щек Луция, он погрузил в них руки и тяжелая гибкая, податливая лента заструилась между пальцами юноши. Тогда Луций с головой окунулся в прохладную сверкающую гладь, в ответ нежные пальчики коснулись его затылка и прочертили на нем таинственные неведомые знаки. А голова юноши продолжала неспешное движение, пока не легла на два мягких кружочка на белой плоскости.

— Лина! — выдохнул юноша, вспомнив грудь девочки под разорванным педелем свитером и прильнул к ней.

— Луций, — ласково прижала его к себе девочка. В этот миг страшный удар тряхнул неожидавшего подобного предательства Луция. Он подпрыгнул на месте и раскрыл глаза. Вместо прекрасной наяды его окружали сокурсники, подобно юноше, отчаянно боровшиеся со сном.

Привычный к подобным метаморфозам преподавательский контингент невозмутимо продолжал свое дело:

— Антистрофой называется такой прием, когда мы повторяем не первое слово, как в предыдущем случае, а постоянно возвращаемся к последнему, как Нерон в своих мыслях о народе.

Страшнее наказанья заслужила чернь... Пожары покарают чернь зловредную... ...Лишь страх пред карою Научит чернь повиноваться принцепсу.

Охват — фигура, объединяющая оба вида украшения. При ее применении часто повторение начального слова с неоднократным возвращением к конечному, повторяются одновременно началь-конеч-ные слова.

Нерон не понимает причин разложения трудового Рима:

Под нашей властью счастьем развратился плебс, Неблагодарный, глух он к милосердию, И мир, что даровал я, нестерпим ему, И, одержимый беспокойной дерзостью, Он к пропасти несется в ослеплении. Ярмом тяжелым, гнетом бед смирять его Я должен, чтобы смуты не затеял вновь...

Одновременно кесарю приходится оберегать и собственную личную жизнь:

И на священный лик супруги цезаря Поднять глаза не смел...

Луцию, как и цезарю, приходилось оберегать собственную личную жизнь, но ему хотелось просто находиться рядом с преданным ликом любимой. Вот только как найти Лину? Теперь он понял, кто приходил к лицею на встречу с ним, более того, он даже не представлял, как это он мог не догадаться сразу. Сейчас он бы ощутил ее присутствие, почувствовал малейшее колебание воздуха от ее дыхания, но после всего случившегося, без всякого сомнения, Лине было совершенно невозможно здесь появиться. Неужели им никогда больше не суждено встретиться?

В это время заглянувший в аудиторию Пузанский подозвал Луция, и тот под завистливые взгляды радостно выскочил на волю.

9. ПИЩЕБЛОК

— Держи, — протянул Пузанский Луцию небольшой пластиковый пакет с кредитками разного достоинства. — Ехать нам долго, а дороги ненадежны. Тут пятнадцать миллионов, должно хватить на две недели для троих.

Метр добродушно пошевелил кончиками пальцев перед носом Луция и удалился.

"Ну и задачка", — подумал Луций, пряча деньги под рубашку и оборачиваясь во все стороны, но никто не обратил на их разговор внимания, и успокоенный юноша отправился к себе.

Продуктовая дилемма была весьма непроста. Для начала Луций пошел по пути наименьшего сопротивления. Он опустился вниз, в подвальное помещение лицея, где помещался пищеблок.

Пройдя через всю исполненную в античном духе столовую, аляповатая обстановка которой только подчеркивала нищенские порции, носимые к столу самими студентами, он очутился в узком зеленом коридоре с распахнутыми в обе стороны дверями. Обычно за этими дверями в громадных холодильных камерах томились немалые сверхлимитные запасы, выбитые всемогущим директором, но после недавнего нападения беспризорников камеры были пусты.

В самом конце коридора на груде мешков с мукой сидели трое крепких мужиков в майках и засаленных джинсах. Один из них и был нужный Луцию повар.

— Привет, шеф, — мирно сказал Луций, подходя к сидящим на мешках людям. — Как она, жизнь?

— Жизнь кончилась с последним налетом, — мрачно ответствовал тот из сидящих, которого юноша называл шефом. Он поднял на Луция мрачные, залитые жирком глаза и добавил: — Шел бы ты, студент, отседова к бениной матери. Здесь не отломится.

— Продай мешок сахара и ящик тушенки, — деловито предложил Луций, на всякий случай держась вне пределов досягаемости, — наличными заплачу.

— О чем ты говоришь, студент, — почти задушевно отвечал ему шеф. — Кому нужны деньги в этом говенном заведении, что на них сейчас можно купить кроме геморроя?

— Ты бы принес лучше грамчиков двести спирта-ректи-фиката, вот и договорились бы, — подхватил второй. — А за деньги можешь получить центнер овса. Вместе с мешком. Так что тащи наверх свои бумажки!

Луций чуть отодвинулся назад и попытался объяснить, что овса ему вообще не надо, так как в настоящее время он лошадей разводить не собирается.