Четыре черта
Шрифт:
И вдруг, пронзительно вскрикнув, Эмэ рухнула вниз. Секунду она без признаков жизни лежала в сетке.
Фриц взметнулся на свою трапецию и, стиснув зубы, с бледным, как маска, лицом, оглядел побежденную.
Затем он встал на трапеции во весь рост и сказал:
— Она больше не может работать. Нам надо поменяться; она возьмет верхнюю трапецию, а Луиза пусть работает здесь.
Он произнес эти слова властно, как человек, имеющий право приказывать другим. Никто не ответил ему, но
Эмэ не проронила ни слова. Она лишь опасливо, как загнанный зверь, приподнялась на сетке.
Затем она медленно вскарабкалась вверх по канату под купол.
Работа продолжалась.
Но силы Фрица иссякли. Злоба вконец поглотила их. Он уже не мог удержать партнершу: он падал сам, и Луиза падала вместе с ним.
— Что с тобой? — крикнул ему Адольф.— Болен ты, что ли? Полезай наверх, в купол, там ты, может, еще сгодишься, а так больше нельзя!
Фриц не ответил; он сидел, уронив голову на грудь, словно его ударили.
Затем он сказал, вернее, процедил сквозь стиснутые зубы:
— Что ж, можно и поменяться — на сегодняшний вечер.
Он слез с сетки и ушел с манежа. На его сжатых руках белели косточки пальцев. Ему показалось, будто о нем шепчутся конюхи, и он прокрался мимо них, как побитый пес.
„В гардеробной он бросился на матрац. Он больше не чувствовал своего тела. Только больно свербило глаза.
Покой не шел к нему. И он снова взялся за упражнения. Как люди подчас растравляют кровавую рану, так и он продолжал истязать свое усталое тело.
Сумеет ли он сделать вот это или вот это? — вновь и вновь лихорадочно прикидывал он.
Но у него ничего не получалось; и снова он падал на матрац, и снова вскакивал и пробовал свои силы. И сами эти попытки, и тщетная борьба лишь еще больше изнурили его.
Так прошел день. Фриц оставался в цирке. Все время кружил он вокруг манежа, как преступник вокруг места преступления.
Вечером он работал с Луизой под куполом.
Как одержимый, сражался он со своим телом, которое не желало ему подчиняться. Отчаянно напрягал дро-жащие мышцы.
Все сошло как надо — раз, другой и еще раз.
Он полетел назад, полетел вперед, присел отдохнуть.
Он не видел ничего: ни купола, ни лож, ни даже Адольфа. Только трапецию — ту, до которой он должен был долететь, и Луизу, раскачивающуюся впереди.
И вот он оттолкнулся от трапеции и с криком,— казалось, кровь, бросившаяся ему в голову, сейчас взорвет его объятый ужасом мозг,— рванулся к ногам Луизы и рухнул вниз — в сетку, бурно заходившую под ним.
В огромном здании стало тихо, так тихо, словно все решили, что он мертв.
Наконец Фриц приподнялся в сетке. Он не понимал, где он и что с ним. Очнувшись, чудовищным усилием воли он заставил себя снова увидеть манеж, сетку, черную кромку людской толпы, ложи и — Ее.
И, подавленный отчаянием и стыдом еще больше, чем болью, он потряс в воздухе сжатыми кулаками и снова рухнул в сетку.
Трое его партнеров, поначалу застыв на месте, стали растерянно перекликаться. Адольф с быстротой молнии съехал вниз по канату.
С помощью двух униформистов он вынул Фрица из сетки, и они повели его, подперев с трех сторон, так что публике казалось, будто он шагает сам.
Только тогда Эмэ медленно соскользнула вниз по канату. И побрела как вслепую, ничего не видя вокруг.
У входа стояли двое артистов.
— Счастье его, что сетка была,— сказал один из них.
— Да,— ответил второй,— не то от него осталось бы мокрое место.
Эмэ вздрогнула при звуке этих слов. И, словно впервые увидев, долгим взглядом окинула сетку, трапеции и канаты.
Один из артистов поймал ее взгляд.
— И то правда, чертовская высота,— сказал он.
Эмэ лишь молча кивнула..;
Снова воцарилась тишина: представление продолжалось.
У себя в уборной Фриц встал с матраца и подсел к зеркалу. Он нисколько не пострадал: падение лишь оглушило его.
Адольф начал одеваться. Братья долго молчали.
Затем Адольф сказал:
— Надеюсь, ты понял, что так больше продолжаться не может?
Фриц не ответил. Весь бледный, он продолжал сидеть перед зеркалом, не сводя глаз со своего отражения.
Адольф оделся; они услышали, как в дверь уборной постучалась Луиза.
— Скоро ты? — спросил Адольф.— Нас ждут.
Фриц взял с полки у зеркала свои суетливо тикавшие
часы, и братья вышли в коридор, где их молча дожидались обе сестры. Все так же молча они побрели домой, Фриц — рядом с Луизой.
Стыд, словно рана в груди, жег его душу.
VI
Фриц и Адольф давно уже легли, и Адольф спал, обмякший, с открытым ртом, как всегда спят акробаты, чьи тела тяжелеют в покое.
Но Фриц не мог уснуть; он лежал, вытянувшись на спине, весь во власти глухого отчаяния.
Значит, вот оно и пришло. Значит, вот оно и свершилось: он больше не может работать. Мысли все кружили вокруг одного: он больше не может работать. И медленно, вяло он стал вспоминать, как все к этому шло, день за днем и ночь за ночью. Спокойно и словно бы совсем бесстрастно он заново увидел все: голубую спальню и высокую, с тремя ступеньками, кровать, и на ней себя и Ее; желтый зал с диваном за ширмой, с вереницей портретов, и себя и Ее; лестницу, на которой гасили фонарь, и себя и Ее...