Четыре фрейлины двора Людовика XIV
Шрифт:
– Никакой.
– Следовательно, я хорошо сделал, оставшись здесь, так как я имею о ней гораздо лучшие сведения.
– Если дело того стоит?…
– Судя по разговору моего бродяги, это не маловажное дело; дама эта не первая встречная.
– О! о! речь идет о даме.
– Которую мне даже суждено снова увидать, как сказал мне это нищий.
– Гей! какой же драгоценный человек этот плут; на твоем месте, я не отпустил бы его, не узнав предварительно, где можно его снова увидать.
– Что я и намеревался сделать, но ваше возвращение дало ему случай исчезнуть.
– Жаль, хотя, в сущности, не смотря на всю прелесть этого приключения, советую тебе быть настороже. Эта встреча доказывает, что все эти плуты ходят по твоим следам; этой породе нельзя доверяться.
– Что же касается до дамы, то весьма интересно было бы узнать её точнее и знать также её цель… У этого Жака Дешо производится совершенно дьявольское ремесло.
– Именно так, что мне и сказал мой нищий. Но вы, в свою очередь, что вы там узнали?
– Сверхъестественные вещи: мошенник, очевидно, показывает все в более мрачном виде, чтоб произвести более впечатления. Впрочем, он ничто иное, как копеечник, как и все гадальщики его, товарищи.
– Если поверить всем его россказням, – прибавил Шарль Севинье, – то, пожалуй, можно велеть себя зарыть живым.
– Значит, он вам предсказал очень зловещие вещи?
– Такие, что нельзя и верить! Откровенно, говоря, ты хорошо сделал, что не вошел туда, потому что я держу пари, что, судя по его действиям, он предсказал бы тебе смерть.
– Как! так мрачно!
– Всеобщая похоронная процессия, говорю же тебе! Если верить ему, то ни Генрих, ни я, ни наши возлюбленные не увидят января 1681 года, этот 1680 год похоронит всех четырех… И всё это нам стоило два луидора. Что ты на это скажешь?
– Щедро заплачено. Счастье, что вы приняли это предсказание, как и следует – весело.
– И ручаюсь, что наши милые дамы, m-elles де Сурдис и де Понс, посмеются от души.
– Друзья мои! – сказал Ален. – Если б мне предсказали подобные вещи, то я не решился бы рассказать что-нибудь из этого моей невесте. Эти молодые девушки имеют впечатлительное воображение. То, что нас заставляет смеяться, может их обеспокоить. Поверьте мне, давайте сохраним про себя все эти мало забавные истории.
– Он прав, как и всегда! сказал Севинье.
– Мы ни слова не шепнём нашим красавицам, – заключил Ротелин. – Лучше даже, чтоб они ничего не знали об этом приключении. Что же касается до Жака Дешо, то это настоящий плут, площадной лекарь, если не хуже еще.
– Быть может, фабрикант наследственного порошка [2] ? – спросил Ален.
– Что-нибудь в этом роде. Он предлагал нам свой товар с таким лицемерным видом, который показался мне подозрительным.
2
Имеется ввиду яд.
– Значит, это верно, что отравления в настоящее время в порядке вещей, что они совершаются без стыда и угрызений совести.
– Слишком верно, мой дорогой Ален. Полученные признания нашими властителями камеры Арсенала полны такими страшными открытиями, что большую часть из них не смеют опубликовать.
Они касаются даже таких важных особ, что само правосудие останавливается с ужасом, прежде чем доходит до них.
Маршал Люксембург должен был предстать пред судом в прошлом месяце в Арсенале, и давно настала уже пора, чтоб он представил доказательства своей невинности, так как начали уже поговаривать о том, что его бросят на костер, ещё дымящийся от Ла-Вуазен, с которой он имел сношения.
– В чем же его обвиняли?
– В том, что он отравил свою любовницу, некую девицу Дюпен, и своего родного брата для того, чтобы, как говорят, выручить какие-то важные бумаги, затерявшиеся в их руках.
– И он с честью вышел из этого дела?
– Без сомнения, – просидев предварительно под арестом три недели в Бастилии, в темнице шести шагов ширины. И после того как был принужден объявить, что, будучи влюбленным без памяти в Дюпен и не будучи в состоянии завладеть ею, он купил у Ла-Вуазен любовный напиток, чтоб заставить себя полюбить [3] .
3
Хроника Эль-де-Бёф; Тушар Лафосс.
– Но если он избавился, то графиня Суассонская была только наполовину столь счастлива.
– Прежняя фаворитка!
– Это совершенно новая история. Графиня обвинялась в том, что отравила своего мужа и ввела в дело любовные напитки, чтоб снова привлечь к себе короля, который уже с давнишних пор оставил ее. Предупрежденная самим королем об угрожавшей ей опасности, она не дождалась тайного повеления о своём аресте.
«Если вы невинны, – велел ей сказать Людовик XIV, – то отправляйтесь в Бастилию, если же вы виновны, то воспользуйтесь моим советом, покиньте государство».
Графиня отвечала, что она невинна, но что она не может выносить мысли о тюрьме. Она бежала во Фландрию, а на этой недели продали её должность обер-гофмейстерины при дворе королевы.
– Я возвращаюсь к своему слову, – сказал Ален, – ваш город Париж – самый противный город; выходки, и поведение вашего двора мне нравятся всё менее и менее.
– Какая ужасная вещь, господа, эта мания к отравлению! Не знаешь более, кому доверяться; кто мало-мальски имеет пылкое воображение, тот подозревает всех на свете!
– О! вы меня не долго здесь удержите; ещё раз увижу мою дорогую Марию и возвращусь на море… Но, по совести, смейтесь надо мной, если хотите, я уезжаю не без беспокойства; я был бы только тогда счастлив, если б мне было позволено заключить предполагаемый нами прежде брак и увезти её с собой… подальше от всего того, что я здесь вижу и узнаю.
Он был прав, честный бретонец: то, что происходило в этом развращенном свете, было в высшей степени гнусно.
Арсенал действовал безостановочно; каждое заседание приводило к самым неожиданным, самым ужасающим открытиям.