Четыре писаки
Шрифт:
– Так я и знал, – самодовольно заявил Энди. – Сестра-братоубийца. Тривиально: не поделили наследство. А, что её потом замочил маразматик-студент само-собой разумеется. Он один у нас в перчатках.
– Именно у него с головой не в порядке, – добавил Айзек, с лёгкостью отрекаясь от былой дружбы.
– Не вам делать заключения, – проворчал незнакомый им офицер, смерив всех присутствующих свирепым взором. – Уж сотню лет любой знает, что нельзя оставлять отпечатки пальцев.
– Но странно, что, явно нетрезвая, Линда нанесла удар столь точно, – заметила Мелани.
–
Обобрав её, как любовницу, он мог продолжить тянуть из Десмонда, что тоже расстроила «эта чёртова баба». Отныне Айзек Эрон оставался на мели со своими бездарными новеллами и полотнами. Тонкий слух Айзека уловил обрывки фраз, которыми перекинулся эксперт по криминалистике с офицером:
– Содержание алкоголя в крови Линды Хатчинсон свидетельствует о значительном опьянению остаётся удивляться точности удара.
– Вероятнее всего, что она сильно отхлебнула, желая снять стресс после удара, – ответил офицер.
Арестованных продолжали «мариновать» в просторной, не душной, но всё-таки «темнице», более напоминающей полузаброшенное кафе с хаотично нагромождёнными стульями. Задержанные бродили по огромной комнате группками, присаживались, и вновь вставали, рассуждая на разные темы. Все, кроме Мэйсона, насупившегося в уголке с наушниками своего телефона. Энди начал всё чаще высказывать своё недовольство, рассуждать о презумпции невиновности, завоеваниях мировой демократии. Айзек горячо поддержал его и громко требовал немедленного освобождения.
Неожиданно, долго молчавшего Дастина прорвало, и он начал философствовать, говорить об истории и, наконец, затронул эпоху Тюдоров, без затрагивания которой, он долго рассуждать не мог. Его тянуло проводить параллели с тем неспокойным временем. Айзек поддержал этот разговор, высказав свои познания в живописи Возрождения, в тему упомянув, портреты Генриха Восьмого кисти Гольбейна Младшего.
– И что Вас так притягивает это гадкая, дикая эпоха Тюдоров? – спросил вдруг Мэйсон, прошедший мимо.
Дастин лишь презрительно усмехнулся ему в ответ. Постепенно Дигби и Эрон стали замечать, что лицо его собеседника покрывается холодным потом, а нижняя челюсть постоянно дрожит, речь становится сбивчивой. Первое впечатление было, что он подхватил какую-то странную хворь, но мало по малу, присутствующие рядом догадались, что это – проявление нервного перевозбуждения. «Что же кроется за ним, переходящим чуть ли не в нервный срыв?» – удивился Айзек и начал анализировать поведение и высказывания Рафлсона.
– Мечтаю отправиться в Лондон, чтобы посмотреть на подлинники Гольбейна, – продолжал Дастин.
– Было бы неплохо… Там же висят и портреты многих из жён Генриха. Припоминаете по альбомам? – спросил Эрон, пристально глядя на собеседника.
– А как же! Там есть и портрет самой Анны… – пот обильно потёк по лбу и вискам его, а зрачки устрашающе расширились.
– Мне особенно нравятся портреты Катрин Говард, Джейн Сеймур и Анны Клевской кисти самого Гольбейна, – сказал Айзек, не отрывая взора от глаз странного человека: «Не под действием ли наркотиков он находится?»
– Что Вы! Разве можно прочих жён короля сравнить с Анной Болейн! – буквально выкрикнул Дастин. – Не важно, что её писал не столь знаменитый художник, как Гольбейн! Она – само совершенство – её рассыпающиеся рыжие волосы! Тут нужна рука самого Кранаха, не Гольбейна!
– Возможно. Волосы Анны схожи с роскошью волос Линды, разве не так?
– Конечно! – после первой паузы от шока, отозвался Дастин. – Именно такие волосы имела сама Анна! И Хенри, и я можем подтвердить сходство…
«Э, голубчик… Вот здесь-то и появляются зацепки! Твои аппетиты, направленные на, упокоившуюся полтысячелетия назад, обретают реальную почву! А может вовсе и не Дигби казнил квази-жену квази-Хенри, то бишь – тебя самого? Была ли она твоей лишь в мечтах, как и сама Анна? Скорее всего, ты страдаешь раздвоением личности и, временами, перевоплощаешься в Генриха Восьмого, а в мисс Хатчинсон ты распознал свою вторую супругу – Анну. Потом ты уличил её в квази-неверности себе и обрёк на казнь?» – вертелось в мозгу Айзека, а вслух он спросил:
– Вы, наверное, были неравнодушны к Линде, раз уж она так напоминает Анну?
– А как же может быть иначе? – невнятно, с трясущейся челюстью, ответил Дастин. – Но, мой страх потерять её разбухал с каждым днём, становясь уже зримым, как чёрное, неизбежное зло.
Он долго, оторопело смотрел на окруживших его слушателей, словно не замечая их за минуту до этого.
– Я Вас могу понять – роковые женщины. И та, и другая, – усмехнулся Энди.
– Именно! – Дастин уже не пытался скрывать, что его трясёт. – Пишут, что сам Хенри долго мучился кровавыми кошмарами после казни Анны. А мне, после мистической смерти Линды, кажется, что она смотрит на меня из-за каждого угла… Страшно… Присутствие в комнате кого-то невидимого всегда пугает…
– Ведь смерть её была нереальной. Она мистична. Ну кто бы мог отрубить ей голову? – подыграл ему Айзек.
– Вы имеете в виду Линду?
– Да, конечно, во времена Генриха было иначе.
– В самом деле, кто бы мог отрубить Линде голову в наше время? Постойте! Я понял! Линда – это перевоплощённая Анна! Ведь только этим можно объяснить отделение её головы от тела! Это же астральная смерть! Не настоящая! Наша Линда жива! Её нельзя хоронить! Надо срочно сказать всем! – Дастин буквально кричал.
– Успокойтесь, я обещаю передать Ваши слова полиции, – уверял Эрон.
В это время к заключённым вошёл офицер и заявил, что все будут очень скоро освобождены, поскольку мисс Мелани Дигби дала показания против мистера Мэйсона Дигби. Якобы она лично видела, что её брат отрубил голову мисс Линде Хатчинсон. Все были шокированы таким заявлением и только тогда заметили, что Мелани уже давно нет рядом с ними.
– Ну и дурак же ты, Мэйсон, – рассмеялся Айзек. – При всех твоих причудах, такого от тебя не ожидал.