Четыре туберозы
Шрифт:
Я помню ожесточённый бой, где погиб, сражаясь один с двадцатью, мой бледный товарищ.
Я помню, как я нагнулся над умирающим другом, и моё ухо приняло чуть слышный шёпот: «Хорошо умирать за тебя… и за неё…».
И когда мы привезли в замок его тело, я помню, как горестно рыдала женщина с золотыми волосами над тем, кто любил её бескорыстной и чистой любовью.
И чему было мне удивляться, когда однажды, выйдя утром из дома и дорогой просматривая газету, я увидел имя моего бледного друга в траурной рамке с известием, что он «волею Божьей скоропостижно скончался».
Я был недолго у его гроба. На наголовье из белой парчи отчётливо рисовался мертвенный очерк его головы с острым профилем и глубоко сидящими глазами.
У
Но у меня не было слёз для бледного друга. — Его я оплакал раньше, и в серебряных латах он был и мёртвым красивее, чем в этой чёрной одежде.
А когда я вернулся оттуда и, заперев дверь комнаты, разом увидел перед собой уходящие в сумрак своды, и мою шею обвили исхудалые женские руки, и золотая волна волос скатилась на мою грудь, моё решение было принято…
Я помню последнюю отчаянную схватку. Удары мечей о мечи… Треск ломающихся копий… Глухой стук прорубаемых лат… Стоны и проклятия… Предсмертные хрипы… Коней, грызущих друг друга… Тела, коченеющие в смертельных объятьях.
Я помню, как я бился один со многими и как упал, обессиленный…
А потом… тюрьма… связанные руки… Жёсткая солома на камнях.
И снова постель в моей комнате. Ровно горит лампа под зелёным абажуром. Доктор готовит питьё, а сестра мерно и неторопливо читает книгу. Это «Баллада» о страданиях узника.
И порой я тихо смеюсь, и доктор глядит на меня с тревожным вопросом…
И вот уже опять нет комнаты, и нет зелёного абажура, и нет тревожных озабоченных лиц, и надо мной опять нависли угрюмые своды, и за окном чуть слышны монотонные оклики часовых.
Я хорошо помню тот день, когда меня привели к моему победителю.
В огромном зале, на возвышении, сидел он на троне — ненавистный горбун, одетый в золото. Его горб противно топырился под мантией из горностая, и змеиные глаза горели кровавым блеском, как карбункулы в его короне.
Кругом него толпилась свита, блестели кафтаны и латы, колыхались перья на шлемах и горели жемчугами высокие причёски дам.
Стража вела меня к нему. Я был безоружен, но руки мои не были связаны.
Я медленно подходил к нему, а он подпрыгивал от нетерпения на шитых золотом красных подушках, и улыбка растягивала его безобразный рот.
«Пусть введут её, мою невесту. Подайте мне кубок с пурпурным вином, мой брачный кубок», — раздался голос с трона, визгливый и скрипучий.
Вдруг внезапное смятение у дверей. Вбегает испуганный человек… он бледен… он падает на колени у трона.
«Господин! Она умерла… Женщина с золотыми волосами… Она убита её старым слугою… Он убил её и себя…».
Всё замолчало кругом.
Серо-бледным стало лицо горбуна, и глаза его, налитые кровью, почти выкатились из орбит…
Бешеный восторг наполнил мою душу. Он сдержал слово, верный старый оруженосец.
И я не достанусь тебе на потеху, проклятый владыка.
Мгновенье ещё…
Я быстрым движеньем вырвал кинжал из-за пояса ближайшего стража…
Прыжок вперёд…
Совсем близко передо мной бледно-зелёное лицо, искажённое страхом и злобой, с налитыми кровью глазами…
Удар… и удар…
Мой кинжал потонул в его грузном теле.
Далеко брызнула алая струя… Вот тебе брачный кубок, проклятый карлик!
Я хохотал, рассыпая удары…
Я прыгал, как бешеный волк, я извивался, как змей…
Но вокруг плотно сомкнулось стальное кольцо, и несколько мечей разом вонзилось мне в грудь.
Я упал, и радостный смех последний раз сорвался с моих губ.
И опять моя тихая комната, и лампа с зелёным абажуром, и сестра с Библией, и задумчивый доктор.
Я лежу, закрыв глаза…
Мерно звучат голоса Священной книги…
«Мне отмщение, и Аз воздам…».
Но
Книга закрыта. О чём там шепчутся они?.. Мой слух ещё достаточно тонок.
«Надежды нет… Не доживёт до утра…».
А я слушаю, и улыбаюсь, и радостно жду, чтоб Смерть разрубила тот двойной узел, который так мучительно и сложно завязала мне Жизнь.
Алая книга **
ДРАКОН
БЕГЛЕЦ