Четыре туберозы

Петровская Нина И.

ВОЛЬНАЯ ВОЛЯ

Я ушёл от каменных стен, От каменных стен, напоенных кровью и золотом. Там люди на плахе. И тягостным молотом По душам расколотым Куётся их плен. С вами я был долгие годы, Мои прежние братья, Жители комнат-гробов, жители зданий-гробниц. Вы меня приводили в ваши храмы, под нависшие своды, И покорный падал я ниц. Но теперь я беспечен, я волен, Дорог сердцу случайный приют. Ни трубы заводов, ни кресты колоколен С пути не вернут. Далеко — пережитая ложь, Шумит золотистая рожь, Струится шумом. И звенит, и поёт Ветерок-перелёт: «Что вернулся таким угрюмым?» А кругом без конца многоцветный узор, И встречает меня неоглядный простор Влажной лаской родимого поля. И забытую быль Навевает ковыль. О, прими меня, вольная воля!

ДРОВОСЕК

Нет ни печи, ни избы, Не кричит поутру кочет. Только ветер гнёт дубы Заливается-хохочет. Гость

незваный, человек, Не по нраву, видно, бору. Эх, товарищ дровосек, Мы с тобой попали в пору. Забивайтесь во дворы Все, кому дремать охота. Наши жадны топоры, Опьянительна работа. Не беда, что мы с тобой Городские были франты. Пусть застонут под пилой Темноверхие гиганты. Сладко есть и сладко пить Это — доля барских мосек. Нам привольней уводить В чащу леса тонкий просек. Скучен тихий тёплый дом, Скучны пьяные вертепы. Под весёлым топором Полетят, как птицы, щепы. Ходят руки. Дышит грудь. Всё в безудержном размахе. Сладко ворот распахнуть, Отдохнуть на свежей плахе. Нежный сок течёт, бежит По коре из белых ранок. Будет время, завизжит По доскам стальной рубанок. И пойдут по гладям рек Баржи к синему простору. Эх, товарищ дровосек, Мы с тобой попали в пору!

БРАТЬЯ

Иди за мной! Из мглы долин Туда, где пурпур огневеет! Священным холодом вершин Тебя, усталого, овеет. Там в небо шпиль, блестящий рог, Вонзает мой орлиный замок, Сияет золотом чертог И огнеструйной тканью камок. «О, нет! Напрасно, не зови. Не быть мне гостем в светлом пире. Смотри, — рука моя в крови, И кровь бежит по смолкшей лире [96] . Давно покинут отчий дом, Одежды порваны и смяты. Дышу в дыму пороховом, Не мне кадильниц ароматы!» Иди за мной! Из сердца вынь Земной отравы злой осколок. Тебе ль, избраннику пустынь, Влачить кровавый жизни волок? [97] Иди за мной! В моих горах Журчит родник, певуч и звонок, Ты в нём омоешь дольний прах И выйдешь ясным, как ребёнок [98] . «О, нет! Иной мне светит клич Сквозь вопли суетного гама: Взнеси пылающий свой бич Изгнать торгующих из храма. Прощай, мой брат! Не быть с тобой Мне в узах ласковой дремоты. Мой путь — туда, где дышит бой! Твой путь — на горные высоты».

96

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «И кровь бежит по гневной лире…» (прим. сост.).

97

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Влачить кровавой жизни волок…» (прим. сост.).

98

B сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «И выйдешь чистым, как ребёнок…» (прим. сост.).

К БРАТЬЯМ НА ЗВЁЗДАХ

О, вы, мои звёздные братья! К вам путь ещё не угадан. Меж нами висят заклятья, Не видно конца преградам. И только одни поэты, Земным неподвластны шумам, Зовут ваши тихие светы, Как знак своим тайным думам. И мнится, на дальних звёздах, В мирах, на наш не похожих, В томленьях, как наши, острых, Мечта вам поёт всё то же. Быть может, вам так же снится, Как взрежет тёмные дали Рулю покорная птица, Гигант из меди и стали. И в волнах призывных кликов, Твердя о свершённом чуде, К подножью планетных пиков Сойдут грядущие люди. О, славьте тот миг свершений! Он ждёт, никем не изведан, Чтоб смелым открыть ступени, Ступени к новым победам. О, братья! Пускай мы сгинем! Мечта не умрёт на свете. Пройдёт по звёздным пустыням [99] Путь к последней победе.

99

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «И пройдёт по звёздным пустыням…» (прим. сост.).

СЕЯТЕЛЬ

Последний свет далёких звёзд Давно погас. Бреду меж взрыхленных борозд В рассветный час. Седой беглец, как бы во сне, Иду во мгле. Зерно, неведомое мне, Отдать земле. Пластов разъятых дышит грудь, И тёмный зев Спешит зерно в себе замкнуть. Взойдёт ли сев? И зашумит ли здесь стеной Могучий бор, И будет песни петь весной Лесной простор? Иль будет биться на ветру Сухой бурьян Да плакать в росах поутру Про злой обман? Что знаю я? Но, как во сне, Спешу во мгле Зерно, неведомое мне, Отдать земле.

АЛКОГОЛЬ

Е. Янтарёву [100]

Когда толпа надежд растерянно рыдает И дьявол прошлого на раны сыплет соль, Когда спасенья нет… лишь он не отступает, Лишь

он, целитель мук, священный Алкоголь. В нём невозможное так сладостно возможно, Единым манием мечты воплощены, В нём дивно истинно, что было только ложно, И сны — как будто явь, и явь — как будто сны. Хохочет он в глаза железному закону, В снегах творит цветы и всех зовёт: сорви! Бедняге-нищему дарит, смеясь, корону И нелюбимому — венец его любви. О Царь отверженных! О радость позабытых! О претворяющий в восторг земную боль! Ты в зареве веков — как сфинкс на чёрных плитах, Владыка гордых снов, священный Алкоголь!

100

В сборнике «Железный перстень» 1922 г. это стихотворение приводится без посвящения, но с эпиграфом: «Счастлив опьянённый вином, ибо ему поют белые птицы забвения. Из скандинавских саг» (прим. сост.).

НА РОДИНУ

Вечер… И тучи уплыли. Божий раскинулся сад. В море пушистой ковыли Двое идут наугад. Ветер несёт, налетая, Клёкот далёкий орла. В даль, без конца и без края Ровная степь залегла. Отжита горькая доля. Брошен тюремный полон. Здравствуй, родимая воля, Матери Степи поклон. Вам, колокольчикам синим, Любо на воле цвести. Думали, в каторге сгинем. Нет! Привелось добрести. Помнишь таёжные шумы? Выла, как дьявол, пурга. Только взлелеянной думы Не схоронили снега, Только обиды кровавой Вьюгой с души не смело. Там, за пригорком направо, Видно родное село. Ляжем во ржи за гумнами Ждать, чтобы вечер потух. Скоро заплещет крылами Красный весёлый петух.

IV. МАСКИ

СМЕРТЬ АРЛЕКИНА [101]

Фея кукол расцвела, Словно цвет жасмина. Фея кукол позвала В гости Арлекина. Плыли звуки клавикорд Нежно-лунной сагой. Арлекин был очень горд Деревянной шпагой. Был так строен он и мил, Так красив собою, Сердце Феи он пронзил Сладостной стрелою. И она ему к ногам Бросила лилею, Арлекин влюбился сам В кукольную Фею. Каждый тайно пламенел Весь в огне желанья, Но никто из них не смел Вымолвить признанья. Арлекин унёс в груди Грусть с немой отвагой, Закололся на пути Деревянной шпагой. Рассказали мотыльки Участь Арлекина. В сердце Феи от тоски Лопнула пружина. И лежат они вдвоём, Арлекин и Фея, И цветёт над их холмом Белая лилея. Ветер спел над гробом речь, И над Арлекином Деревянный воткнут меч, Весь обвит жасмином.

101

В сборнике «Железный перстень» 1922 г. это стихотворение дублируется под заголовком «ФЕЯ КУКОЛ» (прим. сост.).

ГОРБУН

Река… Закат червлёный… Далёкое ку-ку. Шуми ты, бор зелёный, Укрой мою тоску. Под ивой на рассвете Судьбу я обману. Я знаю, в целом свете Нет места горбуну. Насмешки — для калеки, Да палка — для горба. Нам быть с тобой вовеки, Невольная торба. Одно осталось средство, Верёвка из пеньки. Неважное наследство Получат рыбаки. Затеют птицы драку Над посиневшим лбом. Зароют, как собаку, Меня с моим горбом Под деревом безвестным В осиновом гробу. Да только будет тесно, Боюсь, и там горбу. На мёртвом не заметит Никто ненужных слёз. ………………………… Спеши, горбатый! Встретит Горбатого Христос.

СМЕРТЬ ПЬЕРО

(Весёлая история [102] )

И дождь цветов, и дождь лучей, Дымятся пенные бокалы. На белом мраморе плечей Сияют жемчуга и лалы. И вальс томит, и вальс зовёт, И в гибком танце вьются маски, Вмыкает пёстрый водомёт За парой пару в звенья пляски. Один лишь жалобный Пьеро Следит с трагическою миной, Мелькнёт ли белое перо Над изменившей Коломбиной? Вдруг дикий вскрик… И молкнет бал. Всё глуше медленные скрипки. И мнится, холод пробежал И с лиц гостей согнал улыбки. Вскочив на стол, Пьеро стоял С нелепо-вычурной отвагой, Кривится рот, в руке кинжал, В другой бокал с кипящей влагой. И время мертвенно текло, Как взмахи медленные вёсел, Когда звенящее стекло Он с тихим стоном на пол бросил. И долгим вздохом бледный зал Ответил сдавленному стону, А тёмно-алый ток бежал По шутовскому балахону. И все постигли в первый раз, Склонясь над вытянутым телом, Что значит жуть застывших глаз На лике, вымазанном мелом.

102

В сборнике «Железный перстень» 1922 г. данный подзаголовок отсутствует (прим. сост.).