Четыре
Шрифт:
– У меня сто каналов… Вроде есть такие, где показывают детские и семейные фильмы…
– Я недавно смотрел один хороший. Французский. «Белль и Себастиан» называется. Про собаку и мальчика. Но нужно его смотреть из интернета… – попытался предложить я.
– Да есть у меня всё, – голосом уставшей жены согласилась Аглая Ивановна и потянулась к дистанционному пульту, который валялся на барной стойке.
– А про девочку и собаку есть? – спросила Настя.
– Наверное, есть, но я сейчас не вспомню… – растерялся я.
– Ничего, – успокоила Настя, – сегодня посмотрим фильм
Нам с Аглаей оставалось только переглянуться.
Утром Настя вышла в огромном халате Аглаи из детской и застала меня дремлющим на кожаном диване в гостиной.
– Ого! – ворвалась она в мой тревожный сон. – А почему ты не в спальне с мамой?!
Я открыл один глаз, чтобы прицелиться в объяснение, которое спросонья не мог придумать. Но тут появилась в пеньюаре Аглая. Немного заспанная, а с растрепанными волосами, она была даже прекраснее, чем ухоженная для пребывания во внешнем мире. Была в ней уютная и нежная домашность, которой я не видел в женщинах уже не один год.
– Почему вы в разных спальнях? – повторила Настя вопрос уже Аглае.
Я подскочил с дивана. Представляю, как глупо и смешно я выглядел в спортивных штанах Аглаи и ее застиранной футболке с принтом розочки на груди. Но я поднялся и сделал несколько уверенных шагов в ее сторону. Надо было продолжать игру, и я чмокнул ее в щеку и дежурно произнес:
– С добрым утром, дорогая, я сделал свою ночную работу.
– С добрым утром, – растерянно ответила она, подошла к Насте, поцеловала в щеку девочку: – С добрым утром, Настюш.
– Зубы не заговаривайте, – прищурилась Настя. – Бабушка говорила, что муж и жена – одно, значит, ночью вы тоже должны быть вместе, даже если один из вас этого не хочет. Так бабушка маме с папой говорила. Я очень маленькая была, но помню!
Она посмотрела на каждого из нас с таким выражением на лице, словно хотела выяснить, кто же из нас не хочет быть в одной спальне ночью. Очень хотелось спросить у нее про папу и маму, что с ними сталось, сколько ей было лет, когда они умерли, но я не решился. Впрочем, решился бы на это только бездушный биоробот, которому надо расставить все точки над «i» только потому, что он чего-то в структуре бытия не понимает.
– Так, сейчас я приготовлю завтрак, – включила в себе маму Аглая.
– Ага, только не готовь, пожалуйста, кашу на молоке. Очень надоело. Сделай что-нибудь неполезное для здоровья, – попросила Настя.
– Что? – нахмурилась Аглая.
– Сосиски у нас есть?
– Есть…
– Сосиски свари. Можно яишенку поджарить… – Слово «яишенку» Настя произнесла так, как произносят его тысячи русских бабушек.
– Дорогой, с тебя кофе, вон турка, молотый вон в той серебристой банке, – скомандовала мне Аглая. – А вас, девушка, сок устроит? – игриво осведомилась она у дочери.
– Устроит. Хоть апельсиновый, хоть персиковый…
Мы с Аглаей облегченно и в унисон вздохнули. Утро стало налаживаться.
Уже за завтраком у Аглаи пикнул телефон. Она скользнула подушечкой большого пальца по экрану, прищурилась на полученное сообщение. Молча протянула мне телефон.
На экране было сообщение от некой Валечки, в котором был адрес детдома в одном райцентре в сорока километрах от города. Я кивнул.
– Чего там? – спросила Настя.
– Папу на работу срочно вызывают, – мгновенно соврала Аглая.
– Работа – это важно, – тут же приняла условия нашей игры Настя, и мы с Аглаей снова в унисон облегченно вздохнули.
– А мы что с тобой будем делать?
Аглая сначала подмигнула Насте в ответ:
– А мы?.. Мы сначала пойдем на мою работу. Ненадолго. Кстати, хочешь поплавать в бассейне? Сейчас эпидемия. Никому нельзя. А тебе – можно.
– Конечно, хочу! Но у меня нет купальника.
– Это ерунда. Купальник будет, – заговорщическим тоном пообещала Аглая Ивановна. – Кстати, нам надо с тобой завалиться в супермаркет, одежонки себе повыбирать. Не люблю покупать в интернете. Ты как?
– Я не против. – Настя принимала новые возможности как должное.
– Вам деньги нужны? – несмело спросил я.
Аглая окатила меня презрительным взглядом – таким на меня смотрели только люди в малиновых пиджаках в уродливых лимузинах и джипах. Я вздрогнул, но она тут же поняла, что обидела меня. Лицо мгновенно обрело черты доброй стареющей мамы.
– Спасибо, Сережа, у меня есть. Если понадобится больше, перекинешь мне на карту. У тебя же есть номер моей карты?
Тьфу ты! Ну не может женщина не быть женщиной с того самого момента, как навяливала Адаму плод с древа познания. Вроде приголубит, поцелует, а зубиком напоследок подкусит, яду чутка впрыснет.
– Не помню, – хмуро ответил я, – перешлешь мне по вотсапу, если что…
– Вотсап – это что? – спросила, в свою очередь, Настя.
– Фигня такая, для связи и рассылки всякой фигни, – сказала Аглая так, словно говорили между собой подружки из восьмого класса.
– Хорошая фигня, – улыбнулась Настя.
– А у тебя есть мобильный телефон? – опомнилась Аглая.
– Откуда? – даже удивилась девочка.
– Так… Надо составлять список…
– Покупок! – радостно опередила Настя.
И я вдруг понял, что я не просто играю в семью по вине провидения, по случаю, по необходимости. Но я пытался понять, кто из нас кому нужнее.
Детдом, в который я ехал, находился в поселке, через который когда-то везли последнего русского царя в Екатеринбург на казнь. С ним тогда были супруга Александра Федоровна и дочь Мария. Остальные дети остались под присмотром генерала Ильи Леонидовича Татищева, Пьера Жильяра и Сиднея Гиббса – учителей французского и английского языков соответственно. Семью разделили, потому что наследник Алеша болел. И я не исключаю и умышленного разделения как части иезуитского плана. Но сейчас я пытался себе представить, в каком из домов обедал император, где могли перепрягать коней, а где лег отдохнуть доктор Боткин… Именно эти, казалось бы, отдаленные от моей задачи образы позволили мне безошибочно и без подсказок найти здание детского дома. Бело-серое, двухэтажное, сталинской еще постройки, с новыми пластиковыми глазами окон и небольшой огороженной детско-спортивной площадкой вокруг.