Чингисхан. Властелин мира

Лэмб Гарольд

Тем временем Чингисхан увел своих воинов с низменности на время летней жары, палящего зноя, который изнурял людей, привыкших к высоким широтам Гоби. Он повел их вверх к более прохладным горным грядам за Амударьей. Чтобы занять чем-то воинов, пока табуны откармливались на пастбищах, и не давать ослабнуть дисциплине, Чингисхан выпустил постановление относительно того, как проводить время досуга. И заполнять его следовало сезонной охотой.

Монгольская охота была не чем иным, как той же регулярной кампанией, но только не против людей, а против животных. В ней была задействована вся орда, и ее правила установлены самим ханом, который считал их нерушимыми.

Мастер охоты Джучи

на этот раз отсутствовал, выполняя свое задание, и его военачальник помчался галопом на разведку, чтобы в радиусе нескольких сот миль установить вымпелы, отмечавшие стартовые пункты для различных сотен. За горизонтом выбирался гуртай, или конечный пункт охоты, который также отмечался.

Показались снующие туда-сюда конные сотни, разбивающие бивуаки по приказу загонщиков, в ожидании, когда появится хан и фанфары, горны и цимбалы возвестят о начале охоты. И вот охотники выстроились редким полукругом, охватывающим порядка восьмидесяти миль дикой местности.

Хан появлялся со старшими военачальниками, принцами и юными внуками – всадники выстраивались в плотно сомкнутый ряд, а иногда и в два ряда в глубину. Они были вооружены и экипированы, как если бы их противниками были люди, и, кроме того, имели плетеные щиты.

Кони трогались вперед, военачальники давали команду, и облава на животных начиналась. Воинам запрещалось применять против животных оружие и дать животному проскользнуть через цепь загонщиков считалось позором. Они пробивались через чащу, перебираясь через овраги и взбираясь на бугры, поднимая крик и шум при появлении из чащобы тигра или волка.

Тяжелее приходилось по ночам. Месяц спустя после начала охоты огромное количество животных оказывалось согнанным внутрь полукруга из загонщиков. Воины шли в лагерь, зажигали костры, выставляли часовых. Использовали даже обычный на войне пароль. Военачальники совершали обходы. Нелегко было поддерживать ночью нерушимость линии аванпостов перед возбужденными четвероногими обитателями гор – при виде их горящих хищных глаз, в сопровождении волчьего воя и злобного рычания барсов.

Чем дальше, тем труднее. Еще один месяц спустя, когда окружение стало плотнее, масса животных уже начинала чувствовать, что она преследуется врагами. Напряжение охоты не спадало. Если лисица забиралась в какую-нибудь нору, ее во что бы то ни стало выгоняли оттуда; медведя, скрывающегося в расселине между скал, кто-нибудь из загонщиков должен был выманить, не нанося ему вреда. Понятно, что такая обстановка была благоприятна для проявления молодыми воинами молодечества и удали, например, когда одинокий, вооруженный страшными клыками кабан, а иногда и целое стадо таких разъяренных животных в исступлении бросались на цепь загонщиков.

Одна часть цепи загонщиков наткнулась на широкую излучину реки и остановилась. Сразу же были посланы гонцы, мчавшиеся вдоль полукруга охотников, с приказом оттянуться назад остальной части цепи, пока не перейдут реки те, кто впереди. Преследуемые звери большей частью уже переправились.

Воины повели в воду своих коней и соскочили с седел, держась за конские гривы и хвосты. Некоторые накрепко затянули свои кожаные походные сумки и использовали их как примитивные поплавки. Оказавшись на том берегу, они опять сели на коней, и охота продолжалась.

Тут и там появлялся старый хан, наблюдая за тем, как действуют его люди и как командуют ими их начальники. Он не делал никаких замечаний во время охоты, но ни одна мелочь не ускользала от его внимания. Направляемое охотниками полукольцо загонщиков сомкнуло свои правый и левый края у самого гуртая. Животные стали ощущать давление: олени выскакивали

в поле зрения колышущихся флангов, тигры сновали из стороны в сторону, прижимая голову к земле и рыча. Вне видимости за гуртаем круг замкнулся. Металлический звон медных цимбал и крики становились все громче, охотники перестроились, образовав два-три ряда в глубину. Хан поскакал к скоплению людей и обезумевших зверей, давая знак. Всадники расступились, давая ему дорогу. По старому обычаю хан должен был первым приблизиться к загнанным животным. В одной руке он держал обнаженный меч, а в другой лук. Теперь уже было можно воспользоваться оружием. Летописцы рассказывают, что он сделал более опасный выбор из двух диаметрально противоположных вариантов – пустить стрелы в тигра либо затоптать конем волков.

Убив нескольких зверей, он выбрался из кольца, поскакал вверх на холм, с которого просматривался гуртай, и уселся там под балдахином, наблюдая за действиями принцев и военачальников, которые выступали после него. Это была арена монголов, гладиаторские игры кочевников, и так же, как у гладиаторов Рима, из ступивших на арену немало было тех, кого вынесли с нее либо покалеченными, либо без признаков жизни. Когда был дан сигнал на общий выход для забоя животных, воины орды двинулись вперед, хватая все, что попадалось на их пути. Эта охота могла продолжаться в течение целого дня, пока, наконец, согласно обычаю, внуки хана и малолетние принцы не являлись к нему просить пощады для оставшихся в живых животных. Эта их просьба удовлетворялась, и охотники приступали к сбору туш.

Такая охота была превосходной школой для воинов, а практиковавшееся во время хода ее постепенное сужение и смыкание кольца могло находить применение и на войне против окруженного неприятеля.

В тот год в стане врага охота продолжалась не более четырех месяцев. Хану хотелось быть готовым к осенней кампании и встретиться с Джучи и Джагатаем, возвращавшимся с берегов внутреннего моря с вестью о смерти хорезмшаха.

До сих пор монголы почти без задержек шествовали по царству ислама. Они перебирались через реки и брали города в таком же быстром темпе, как современный путешественник с караваном и слугами перемещается из одного пункта в другой.

Мухаммед-воин, слишком амбициозный сначала и слишком трусливый в конце, покинувший своих людей, чтобы спасти себя самого, заслужил бесчестье и умер в нищете. Подобно императору Китая, он перебросил свои армии в города, пытаясь избежать боя с монгольской конницей, которая оставалась невидимой до часа сражения, а затем совершала маневр в ужасающей тишине, повинуясь сигналам, подаваемым перемещением штандартов. Эти сигналы военачальник передавал движением рук воинам своего эскадрона. Этим способом пользовались и в светлое время суток, и в шуме боя, когда не слышно того, что можно передать голосом, а звон цимбал и литавр можно принять за сигналы, подаваемые противником. Ночью такие сигналы производились подъемом и опусканием цветных фонарей у тугха, или стяга командующего.

После первого набега в земли к северу от Сырдарьи Чингисхан бросил свои армии на взятие Бухары и Самарканда, которые считал главными городами хорезмийской империи. Он сломал эту вторую линию обороны без особых трудностей и вновь сосредоточил силы орды на том, что можно было бы назвать третьей линией обороны, – на лежащих на плодородных холмах Персии и Афганистане.

До сих пор борьба между монголами и тюрками – неверными и магометанами – оборачивалась полной катастрофой для последних. Монголы явились перед напуганными тюрками как воплощение Божьей кары во всей ее полноте, как бич, опустившийся на них за их грехи.