«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время)

Почекаев Роман Юлианович

Почему же в монгольской традиции торе не было столь тесно связано с личностью Чингис-хана и представителей его рода, как это было в тюркской традиции? Анализ источников не даёт прямого ответа на этот вопрос, поэтому остаётся лишь делать предположения. Думаем, что причина заключалась в особенностях политической ситуации в Монголии, которая весьма существенно отличалась от ситуации в тюркских государствах Чингизидов.

Тюркские государства (Крымское, Бухарское, Хивинское, Казахское) в течение длительного времени сохраняли независимость, и в них на протяжении веков престол занимали потомки Чингис-хана, которые ради укрепления власти последовательно закрепляли свою роль в создании и применении торе. В Монголии же уже на рубеже XIV–XV вв. начинается глубокий династический кризис. Авторитет Чингизидов существенно понизился после падения империи Юань и в результате междоусобиц, приведших почти к полному физическому исчезновению монгольской ветви династии. Соответственно, начинается ожесточённая борьба за трон между членами «золотого рода» и представителями нечингизидских династий – сначала потомками братьев Чингис-хана, а затем и предводителями могущественного племени ойратов, некоторые из которых также принимали ханские титулы. Естественно, в таких условиях Чингизиды не имели возможности объявить себя «монополистами» в обладании торе: их противники просто-напросто не дали бы им сделать это.

Кроме того, в конце XVI в.

монголы принимают буддизм в качестве официальной государственной религии, что приводит к формированию новой политико-правовой идеологии. В её рамках термин «торе» начинает соотноситься уже с «двумя правлениями», т. е. с властью не только светской (ханы), но и духовной (буддийские церковные иерархи) [110] . Естественно, признание за Чингизидами права на единоличное обладание (и, тем более, создание) торе было вовсе не в интересах буддийской церкви, быстро набиравшей влияние в Монголии. Более того, буддийская церковь присвоила себе права присваивать ханские титулы не только на основании происхождения (от Чингис-хана), но и в знак признания заслуг перед «жёлтой верой»: так, ханами стали правители Джунгарии (чорос), Тибета (хошоуты), Калмыкии (торгоуты). Соответственно, в монгольской историографии конца XVI–XVIII вв., представители которой придерживались преимущественно тибетской (фактически – буддийской) историографической традиции даже при описании монгольской государственности и права до принятия буддизма, авторы не пытались соотносить торе с Чингис-ханом и его родом, поскольку такая концепция могла бы подорвать степень легитимности приобретения ханской власти в новых условиях – как нечингизидами, так и Чингизидами.

110

См.: Хамфри К., Хурэлбатор А. Значение термина tцrь в монгольской истории. – С. 470; Скрынникова Т. Д. Представления о законе в монгольских летописях XVII в. – С. 142–143.

В связи с этим закономерно возникает вопрос: почему же в тюркских государствах Чингизидов, принявших ислам, мусульманское право не вытеснило традицию торе и мусульманские историки представляли его в связи с деятельностью Чингис-хана и его потомков? Отвечая на него, следует иметь в виду особенности развития мусульманской государственности и права в тюркском мире на протяжении всего Средневековья и Нового времени: в отличие от стран арабского (и персидского) мира, где мусульманская государственность и право доминировали над любой деятельностью правителей, тюркские монархи в значительной степени сохраняли за собой правотворческие функции, нередко реализуя их в ущерб исламу. Причём такая тенденция характерна не только для тюрко-монгольских (чингизидских) государств, но и, например, для государства Ак-Коюнлу в Иране, империи Великих Моголов в Индии, Османской Турции, где на протяжении веков шариатское право сосуществовало с законодательством монархов (в турецкой традиции – канун) [111] .

111

См.: Айдын М. А. Право в Османском государстве // История Османского государства, общества и цивилизации. – М., 2006. – Т. 1. – С. 325–328.

Наконец в XVII в. Монголия (сначала южная, а затем и северная – Халха) попадает под власть маньчжуров – китайской империи Цин. Несомненно, в этих обстоятельствах связывать категории правления исключительно с прерогативами потомков Чингис-хана было бы не просто политически неблагоразумно, но и рискованно, поскольку такие попытки могли вызвать гнев сюзеренов – китайских богдыханов.

Надо полагать, что все эти условия и предопределили особенности понимания торе в Монголии как более абстрактной, деперсонализированной политико-правовой категории, что существенно отличалось от его понимания в тюркском мире, где оно напрямую соотносилось с личностями Чингис-хана и его потомков – представителей «золотого рода».

§ 4. Яса Чингис-хана – правовая кодификация или «закон и порядок»?

Право Монгольской империи представляет собой малоизученный аспект истории этого государства из-за отсутствия правовых памятников, которые позволили бы создать более-менее целостное представление об имперской правовой системе. Тем не менее уже не одно столетие исследователи предпринимают попытки изучения права Монгольской империи, причём одним из наиболее часто привлекающих внимание предметов является Великая Яса Чингис-хана.

Не секрет, что текст Великой Ясы (ни целиком, ни частично) до наших дней не дошёл, имеются только многочисленные упоминания о ней в записках иностранных современников и исторических сочинениях XIII–XV вв.: арабских (ал-Умари, Ибн Халдун, ал-Макризи), персидских (Джувейни, Рашид ад-Дин, Вассаф, Хафиз Аюру, Мирхонд), армянских (Вардан Великий, Григор Акнерци), ближневосточных (Григорий Абу-л-Фарадж), византийских (Георгий Пахимер), западноевропейских (Иоанн де Плано Карпини, Бенедикт Поляки, Вильгельм де Рубрук, Жан де Жуанвиль). Отдельные упоминания встречаются также и в официальных актах тюрко-монгольских государств – своде законов империи Юань и русских переводах ярлыков ханов Золотой Орды. Естественно, все эти источники содержат только отдельные упоминания о Великой Ясе и некоторых правовых положениях, которые, как полагают сами авторы, включались в неё.

Тем не менее с начала XVIII в. учёные пытались изучать Великую Ясу как некую глобальную кодификацию, реконструировать её структуру и отдельные правовые положения. В 1710 г. французский востоковед Ф. Пети де ла Круа в своей работе о Чингис-хане впервые предпринял попытку зафиксировать некоторые правила, которые, по его мнению, входили в Великую Ясу [112] . Начиная с этого времени, многими исследователями на основе вышеупомянутых исторических источников началось изучение Великой Ясы. Среди них можно выделить, в частности, труды И. Н. Березина [113] , В. А. Рязановского [114] , Б. Я. Владимирцова [115] , А. Н. Поляка [116] , Г. В. Вернадского [117] , Е. И. Кычанова [118] , Т. Д. Скрынниковой [119] , И. де Рахевилца [120] , Д. Эгль [121] , С. Церенбалтава и Ц. Минжин [122] и т. д.

112

Pйtis de la Croix F. Histoire du grand Genghizcan, premier empereur des anciens Mongols et Tartares. – Paris, 1710. – P. 99–110.

113

Березин

И. Очерк внутреннего устройства Улуса Джучиева // Труды Восточного отделения Российского археологического общества. – СПб., 1864. – Ч. 8. – С. 387–494.

114

Рязановский В. А. Великая яса Чингиз-хана // Известия Харбинского юридического факультета. – Харбин, 1933.

115

Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов: монгольский кочевой феодализм. – М.; Л., 1934. – С. 51–60.

116

Poliak A. N. The Influence of Chingiz-Khan’s Yasa upon the General Organization of the Mamluk State // Bulletin of the School of Oriental and African Studies, London University. – 1942. – Vol. 10. – № 42. – P. 862–876.

117

Vernadsky G. The Scope and Contents of Chingis Khan’s Yasa // Harvard Journal of Asiatic Studies. – 1938. – Vol. 3. – № 3/4. – Dec. – P. 337–360. См. также: Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингис-хана // История права. – СПб., 1999. – С. 112–148.

118

Кычанов Е. И. Жизнь Темучжина, думавшего покорить мир. – М., 1973. – С. 79–86.

119

Скрынникова Т. Д. Харизма и власть в эпоху Чингис-хана. – С. 54–57; Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингис-хана. – М., 2006. – С. 394–417.

120

Rachewiltz I. de. Some Reflections on Chinggis Qan’s Jasagh.

121

Aigle D. Loi mongole vs loi islamique. Entre mythe et rйalitй // Annales. Histoire, Sciences Sociales. – 2004. – № 5–6. – Р. 971–996; Эгль Д. Великая Яса Чингис-хана, Монгольская империя, культура и шариат.

122

Цэрэнбалтав С., Минжин Ц. Тэмуджин – Чингис ханы «Их засаг» хууль. – Улаанбаатар, 2006; Минжин Ц. Их Засаг. Тх, эрх зйн шинжилгээ. – Улаанбаатар, 2009. – Дэвтэр III.

Интересно отметить, что чем меньше информации о Великой Ясе привлекается авторами, тем более оригинальные версии они выдвигают. Например, Э. Хара-Даван в 1920-е гг. предположил, что Великая Яса включала в себя также и билики Чингис-хана [123] . Г. В. Вернадский в 1930-е гг. выделил в составе Ясы главы, содержащие, по его мнению, нормы международного, государственного, административного, уголовного, частного права, а также «вспомогательное законодательство» [124] . Современный монгольский исследователь Б. Сумьябаатар полагает, что в состав Ясы также входили военные установления, которые упомянуты в послании хана Хубилая корейскому вану, являвшемуся его вассалом [125] . А. Г. Юрченко отнёс к особому «разделу» Великой Ясы бытовые ритуалы и некоторые запреты (табу), распространённые у средневековых монголов [126] . Наконец монгольский автор Н. Ням-Осор «восстановил» структуру Великой Ясы как глобальной кодификации, которая, по его версии, состояла из 2 частей, 15 глав и 118 статей! [127]

123

Хара-Даван Э. Чингис-хан как полководец и его наследие. Культурно-исторический очерк Монгольской империи XII–XIV веков. – 2-е изд. – Элиста, 1991. – С. 136–141.

124

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингис-хана.

125

Сумьябаатар Б. Монгольский законодательный памятник XIII в. – новый список // Монгольская империя и кочевой мир. – Улан-Удэ, 2005. – Кн. 2. – С. 157–164.

126

Юрченко А. Г. Яса Чингис-хана: нерасшифрованные запреты; Его же. Золотая Орда: между Ясой и Кораном (начало конфликта): книга-конспект. – СПб., 2012. – С. 107–144.

127

Ням-Осор Н. Роль и содержание закона «Их засаг» в истории и культуре Монголии // Мир Центральной Азии. Материалы международной научной конференции. История. Социология. – Улан-Удэ, 2002. – Т. II. – Ч. I. – С. 120–123.

Можно выделить два основных взгляда учёных на Великую Ясу. Некоторые из них рассматривают её как кодификацию древнего обычного права тюркских и монгольских племён (Е. И. Кычанов, Т. Д. Скрынникова, И. де Рахевилц), их оппоненты полагают, что это было принципиально новое имперское законодательство (Г. В. Вернадский, Л. Н Гумилёв [128] и др.). Тем не менее представители обеих концепций согласны в том, что Великая Яса представляла собой кодифицированный правовой акт.

128

Гумилёв Л. Н. Древняя Русь и Великая Степь. – М., 1992. – С. 302–303.

Только два учёных уже во 2-й пол. ХХ в. позволили себе усомниться в подобном понимании Великой Ясы. В 1970-е гг. Д. Айалон обратил внимание на вторичный характер большинства сведений о Ясе, дошедших до нашего времени и обнаружил, что единственным первичным источником является «История завоевателя мира» Ата-Малика Джувейни (который писал о «Великой книге Ясы», экземпляры последней хранились в казне наиболее влиятельных Чингизидов) [129] . Он также первым обратил внимание на многозначность термина «яса», который мог означать не только «закон», «право», но и «власть, «правление», «порядок» и т. д. [130] Тем не менее Д. Айалон в целом продолжал придерживаться традиционной парадигмы, рассматривая Ясу как правовой акт или в крайнем случае как сборник отдельных правовых актов [131] .

129

Ayalon D. The Great Yasa of Chingiz Khan: a reexamination. Part A // Studia Islamica. – 1971. – №. 33. – Р. 105–106, 139.

130

Там же. – С. 138.

131

Там же. – С. 127.