Число зверя, или Лейтенант дьявола
Шрифт:
– Система, которую без нужды ломают, тоже гибнет! - воскликнула Лонни. Мамочка хлопнула ладонью по столу.
– Ты права в том, что здесь решать мне, раз я начальница отдела. А коль скоро решение за мной, то на сегодня ты свободна, а завтра с утра будь любезна перебраться за резервный кульман в ближнюю комнату. И пришли ко мне сейчас Вийду и Пиоль.
Лонни ушла не попрощавшись, и когда за ней закрывалась дверь, звон бубенчиков звучал как-то невесело. "Десятница" ближней комнаты была немногословна. Услышав Мамочкино распоряжение насчёт Лонни, Вийда задумчиво посмотрела на начальницу, пробормотала полюбившуюся ещё со времён приюта фразу: "Шизуха косит наши ряды", - и попросила
Домой Мамочка не пошла. Что там делать, дома-то? Влиться в стройные ряды телезрительниц, просматривающих "Рабыню Марику", и окончательно отупеть у экрана телевизора?.. Мамочкой овладело патетическое настроение, при котором наилучшим выходом был театр. Но сейчас как раз межсезонье, гастроли окончились, очередной сезон начнётся в октябре. Кино? А чем оно лучше телевизора!
Поэтому Мамочка решила просто побродить по улицам вечернего города, посмотреть на сползающее к горизонту солнце сквозь листву, местами тронутую желтизной, на пылающие в его лучах окна домов, за каждым из которых своя жизнь. За некоторыми окнами счастливые семьи, где немного жён, зато много детей и радости; за другими наоборот, скрылись семьи несчастливые, где женщины страдают невыдуманными и ненадуманными скорбями, не то что Марика из сериала. И ещё за многими-многими полыхающими стёклами - женщины одинокие, такие вот, как она, которая если и встретит раз в жизни по-настоящему хорошего человека, так сразу же на неё налетают со всех сторон всякие там Лонни и начинают молоть чепуху...
Был, ох, был когда-то в Мамочкиной жизни один гадкий случай!.. Нет, не гадкий - скорее, грустный. Такой грустный, что и вспоминать неохота: заплачешь. Печальный случай, очень печальный, как паутинки, которые плывут сейчас в небе, быстро теряющем дневной накал. И душа её с тех пор такая же неприкаянная и запутанная, как эти паутинки, когда поприклеиваются они к увядающим листочкам, оборвутся вместе с ними, гонимые ветром понесутся по земле, вываляются в пыли и мусоре...
Что это с ней? Бабье лето? Кто же распутает паутинный клубок её души, кто расплетёт непрочную вязь?
Где ты, где ты, тот, кто может сделать это...
О чудо! Не может быть!..
– Эймер, - позвала Мамочка негромко, несмело, боясь ошибиться. Но это был именно он. Мальчик! Светленький, сероглазенький, худенький и восторженный юноша. Неужели он тоже отправился побродить по городу...
– Добрый вечер, Мамочка. А вы разве "Марику" не смотрите?
– Терпеть не могу такую дрянь, все эти сериалы. Ты куда идёшь?
– Да так... Тепло, светло пока, вот и брожу. Что в гостинице делать! Скучища там. Лучше погулять.
– Ты до сих пор в гостинице живёшь? - изумилась Мамочка.
– А где ж ещё! Квартиру брать хлопотно, вдруг вы меня турнёте из отдела...
– Не говори глупостей! - резко сказала Мамочка, но оттого, что Эймер мигом замолчал, весь сжался и задрожал, ей стало страшно жаль его. "Чего бедняжку обижать", - удивилась себе мягкосердечная Мамочка, несмело шагнула к нему, нерешительно протянула левую руку к его руке.
– Хочешь, погуляем вместе?
Мальчик наконец сообразил, что от него требуется, неумело подставил согнутую в локте правую руку, для удобства сунул кисть в жёлтой перчатке под полу рубашки, зацепившись пальцами за пуговицы. Мамочка взяла его под руку, и они пошли вдоль улицы.
– Эймер...
– Что?
– Расскажи о себе. А то неудобно как-то даже: работает у тебя в отделе человек, а о нём никто ничего не знает. Женщинам между собой проще, сели в кружок,
– Нет, Мамочка, не привык я ещё. Знаете, там, где я работал прежде, было совсем по-другому. Там каждый сам за себя, сам о себе заботится. А здесь у вас все вместе. Дружно. Вы и представить не можете, как это здорово! Только я не привык пока.
– Почему же не представляю? - не согласилась Мамочка. - Не представляла бы, так и не стремилась к этому.
– Ну... значит, не ощущаете в полной мере, даже если можете представить, - Мальчик как-то застенчиво улыбнулся и добавил смущённо: Простите...
"Очень скромный, стеснительный юноша", - подумала Мамочка и попросила:
– Тогда привыкай. И давай начнём с того, что ты расскажешь о себе прямо сейчас. Мне. Договорились?
Мальчик заволновался. Мамочке почудилось даже, что его перчатки сильнее заблагоухали аптекой. Однако он собрался с духом и рассказал...
Но к чему передавать подробности его исповеди! То была обычная история талантливого невезучего паренька из бедной семьи. Отец-алкоголик допился до белой горячки и повесился, когда Эймеру было четыре года. Вечно занятая мать, с утра до вечера погружённая в быт. Ради двух детей эта женщина похоронила самую мысль о повторном замужестве. Только бы им, ненаглядным, было хорошо, только бы они не узнали грубости и бессердечности отчима! Вечная забота о хлебе насущном и о двух детях...
Старшая сестра Эймера сейчас замужем, причём аж четвёртой женой. Она нигде не работает и фактически исполняет роль служанки-горничной, к чему приучена нелёгкой жизнью с детства. Мать теперь состоит при дочери в качестве "зятевой тёщи", а это толстосуму выгоднее, чем заводить пятую жену, потому что старуха, всю жизнь прожившая в нищете, требует самую малость, а по дому управляется лучше любой девчонки. Таким образом, старшая сестра и мать устроены надёжно: третью, четвёртую и так далее жён заводят для престижа пожилые состоятельные "денежные мешки", тогда как менее богатые ограничиваются одной или двумя. Значит, за них можно не волноваться.
А вот Эймеру пришлось пробиваться в жизни самому. Пока его школьные товарищи гоняли во дворах мячи, от нечего делать разбивали стёкла из рогаток да швыряли камнями в воробьёв, Эймер разносил письма и газеты или мыл машины, чтобы принести в дом лишнюю копеечку. Начальную школу не окончил, после восьмого класса поступил в колледж (там платили стипендию). Потом работал по распределению. Теперь вот здесь... Собственно, это вся история, больше добавить нечего.
– Ты отлично рисуешь, - сказала Мамочка задумчиво и слегка прильнув к Эймеру, еле слышно прошептала: - Тот портрет, который ты сделал, висит у меня над кроватью...
Хотя уже стемнело, было видно, как Мальчик покраснел.
– А в художественный пойти не пробовал?
Какой там художественный! Туда принимают только по знакомству, да и у знакомых не стесняются брать громадную взятку, называя её "вступительным взносом за обучение". А где же взять деньги, когда их всю жизнь не хватает!
Рисовал Эймер и впрямь хорошо. Талант достался по наследству от отца, который был художником-самоучкой и спился как раз из-за непризнания со стороны профессионалов. И вполне возможно, что Эймер в конце концов придумал бы что-нибудь с деньгами, например, сдал экзамены на стипендию, как в колледже. Но судьба-злодейка словно в насмешку над молодым талантом воздвигла поперёк дороги, ведущей в храм искусства, шлагбаум с петлёй-удавкой на конце: вот, юноша, смотри, как кончают жизнь непризнанные художники! Пройти под этой петлёй было выше сил Эймера, и скрепя сердце он отказался от борьбы. Вот и пришлось работать чертёжником.