Чистая душа
Шрифт:
— Может быть, ты думала, что увидишь меня в новенькой форме офицера? Ничего, Миляуша! Это старье только в лагерях носят, перед отправлением на фронт выдадут новое.
Увидев любимого учителя в столь неприглядном обмундировании, Миляуша действительно почувствовала обиду за него. Но, заметив, что Камиль по-прежнему держится независимо, тут же забыла об этом.
— Нет, Камиль-абый, — сказала она, смеясь, — вы, оказывается, все такой же.
— А зачем мне меняться, Миляуша?
Отделившись от толпы, они
— Ну как дела, Миляуша?
— Я могу сообщить вам радостную весть. Во-первых, привет вам от Сании-апа, от Хасана…
— Живы, здоровы?
— Живы и здоровы. И еще привет от вашей дочки, маленькой Розочки.
— От Розочки? — переспросил Камиль тихо. На щеках его проступил румянец.
— Да, от Розочки. Очень красивая девочка. Поздравляю.
— Спасибо, Миляуша. Вот уж действительно обрадовала меня! А то я в эти дни совсем…
Почему-то Миляуша, его бывшая ученица, показалась ему повзрослевшей.
Миляуша, словно чувствуя это, добавила почти наставительно:
— А вы, Камиль-абый, ни чуточки не беспокойтесь о семье.
Она рассказала, как ходила навестить Санию, когда та лежала в родильном доме. Сказала, что Сания сейчас живет не одна, с ней русская женщина, из эвакуированных.
От Миляуши Камиль узнал и о Рифгате с Шакиром. Они, оказывается, посланы в танковое училище. Миляуша уже получила от них письма. Пишут, что оба довольны, мечтают вскоре стать командирами танков.
Наконец Камиль спросил Миляушу о ее делах.
Оказывается, она приехала в Казань сдавать экзамены.
— Можете поздравить, — сказала Миляуша, улыбаясь. — Только что сдала экзамены. Принята в университет.
У Камиля поднялось настроение от хороших вестей, и он душевно порадовался за свою ученицу.
— Молодец ты, Миляуша! — сказал он, пожимая руку юной студентке, — Поздравляю, поздравляю!
— Спасибо, Камиль-абый, но… не знаю, удастся ли учиться в военное время?
— Почему бы нет? Какой факультет?
— Химфак.
— Замечательно! Учись — будешь открывать тайны природы.
Время встречи истекло. Камиль тут же, наспех написал письмо жене. Сообщил, что скоро едет на фронт, хотя говорить об этом пока у него и не было прямых оснований. Но ему это дело казалось решенным.
И действительно, слова его оправдались. Через два дня он шагал в составе маршевой команды на железнодорожную станцию. Была ночь.
«Как хорошо, что Фуат ничего не знает», — порадовался про себя Камиль.
Но радоваться ему было рано…
4
Не прошло и двух суток, как их эшелон был в Москве. А на следующий день утром остановились на большой станции по дороге в Ленинград.
Здесь уже ясно чувствовалось, что фронт недалеко. Толпы солдат, рев моторов, контрольные посты на углах, выкрашенные в зелено-черный
Камиль не заметил немецких самолетов — они летели высоко, только видел в небе белые клубки разрывов и слышал глухой гул, доносившийся из-за высоких облаков.
На станции солдат покормили обедом и выдали на дорогу сухой паек. А вечером поезд двинулся на запад.
В вагоне, куда попал Камиль, почти все были примерно того же возраста, что и он. Со многими он перезнакомился и разговорился. Но только один из них, чуваш Яков, стал по-дружески близок Камилю.
Вышло это не сразу. Не только Камиль, но и другие соседи по вагону сначала косо смотрели на него, Небольшого роста, коренастый и рыжеватый, с бледными веснушками на лице и голубыми глазами, он ничем не выделялся среди других. Но не было, наверно, в эшелоне другого человека, столь приверженного к соблюдению разных правил и предписаний. Скажем, играют солдаты в карты. Играют не на деньги, в дурачка, чтобы скоротать дорогу… Вышел кто-то из игры — на его место зовут Якова.
— Нет, нет, — отвечает тот испуганно, — начальник эшелона не велел играть в карты.
Или подъезжает эшелон к какой-нибудь станции. В таких случаях красноармейцы высыпают на перрон. Якову это кажется нарушением порядка.
— Думаешь угодить начальству? — ругают его солдаты.
— А вдруг останетесь? — говорит Яков. — Поезд тронется — не успеете сесть.
Но когда убедились, что Яков вовсе не стремится подладиться к начальству, над ним стали подтрунивать как над трусом. Он ни на кого не сердился и на насмешки не обижался.
Чем больше Камиль приглядывался к Якову, тем больше ему нравился этот тихий и добродушный парень, а вскоре почувствовал какую-то внутреннюю близость между ним и собой. Яков довольно бойко говорил по-татарски, и это еще больше сблизило их. Камиль даже стал звать его по-татарски — другом Якупом.
Вот они смотрят в раскрытую дверь вагона.
— И здесь лес такой же, как у нас, — замечает Яков. Помолчав, говорит неожиданно: — Сколько меду в нашей стране пропадает!
— Меду? Почему это ты вспомнил, друг Якуп?
— Ведь я пчеловод.
И Яков начинает рассказывать о своей деревне, об отце, работающем пчеловодом с самого начала организации колхозов, о любимом деле.
…Эшелон идет в сгущающейся темноте леса без огней. Близко фронт.
На верхних нарах солдаты поют незнакомую Камилю песню. Но вскоре обрывается песня, не слышно и разговоров, только слышен стук колес, однообразно отсчитывающих такты. Кажется, в пустом, темном вагоне Камиль едет совсем один. Но настроение у него приподнятое.