Чистая душа
Шрифт:
Наконец колонна остановилась. Командиры взводов куда-то исчезли. Вскоре, передав отделение Субаеву, ушел и Мартынов.
Все стояли тихо, только Субаев, словно разговаривая с собой, так, чтобы все слышали, проговорил:
— Идем сменять тех, кто на переднем крае…
Немного времени прошло, и командиры вернулись.
В темноте послышались негромкие команды. Отделения и взводы уходили в разных направлениях, пропадали в лесной тьме.
Дошла очередь и до отделения Камиля. В сопровождении какого-то сержанта появился Мартынов. Команда — и вслед за
Все чаще посвистывали пули над головами. Лес поредел и постепенно переходил в низкорослый подлесок. Здесь посвист пуль, казалось, стал более частым и назойливым. С чмоканьем они впивались в стволы сосен, с треском обламывали ветки.
Затем по обе стороны тропы возникли земляные стены. Они становились все выше. Пулеметчики поняли, что идут по дну глубокой узкой траншеи.
В одном из переходов Мартынов сердитым, глухим голосом крикнул:
— Нагнуть головы!
И солдаты, подхлестнутые этой командой, покорно втянули головы в плечи. Над траншеей с яростным свистом пролетели пули.
Наконец, переходя из траншеи в траншею, где бегом, где ползком, пулеметчики добрались до блиндажа, вырытого специально для станкового пулемета. Несколько солдат, находившихся в окопе, поднялись, уступив свои места новоприбывшим. Пожелали долгой жизни и боевых успехов, попрощались и ушли.
Мартынов начал отдавать распоряжения. Подносчиков тут же отправил за патронами.
— Надо побольше запасти. Рассветет — труднее будет.
Затем проверил ниши в стенах окопа для гранат и бутылок с горючей смесью. Наказал, чтобы все было под рукой.
— А ведь окоп-то хорошо сделан, а? — огляделся Камиль.
— На готовое пришли, — сказал Мартынов. — Никаких тут окопов не было. Все сделано под огнем. Потихоньку, ночами…
Потом объяснил, где они заняли позицию и какой участок защищают, а также какие подразделения стоят рядом.
— Немец вон у того леса, — показал сержант.
И Камиль сразу заметил в указанном месте вспышки автоматного огня.
— Немец стреляет, — сказал Камиль. — А почему мы не отвечаем?
— Плохие они разведчики, — отозвался Коттыбай презрительным тоном. — Так легко хотят нащупать расположение наших точек…
Только тут Камиль понял значение ночной стрельбы и смысл огненных теней, сияющих в небе: все это были разведывательные бои, ночные поиски.
Вернулись с тяжелой поклажей подносчики патронов, за ними по траншее пробирался еще кто-то. Мартынов пошел навстречу. Делали обход комиссар Павленко с политруком роты и командиром взвода.
— Как самочувствие, ребята? — спросил комиссар. — Как дела?
Настроение у пулеметчиков сразу поднялось, когда они услышали этот спокойный голос. Но никто из новичков не ответил. Только Коттыбай не растерялся:
— Готовы встретить врага, товарищ комиссар!
Видно, комиссару этого было мало. Он подошел к Камилю и подносчикам.
— А вы?
— Все готовы, — сказал Камиль.
Его взволнованный голос прозвучал тихо. Камиль почувствовал охвативший
— А, товарищ Ибрагимов! — узнал комиссар. — Что, холодно?
— Нич-чего, товарищ комиссар. Такое состояние, какое бывает, когда прыгаешь с вышки в воду. — Камиль хотел улыбнуться, но улыбка не вышла, только задрожал подбородок.
— Понимаю, — сказал комиссар. — Ничего, это проходит.
Комиссар поинтересовался, понимают ли бойцы свою задачу. И, ограничившись пожеланием успеха, не давая никаких указаний, ушел. Тем не менее пулеметчики повеселели.
10
Камиль всю ночь просидел, прислонившись к стенке окопа, слушая непрерывный грохот стрельбы, оглядывая играющее на небе огненное зарево. Только на рассвете стрельба прекратилась, и Камиль, словно пассажир, проснувшийся от резкой остановки поезда, вздрогнул и очнулся. Он понял, что малость вздремнул. Но, заметив, что за это никто не ругает, и увидев стоявшего у пулемета Коттыбая, успокоился.
В бледном свете зари все вокруг показалось Камилю новым и вместе с тем знакомым и близким. Над окопами рос овес, такой замечательный, густой, с крепким стеблем, с крупными сережками! Он не был убран вовремя и осыпался, его топтали, не жалея. Кругом чернели ходы окопов и снарядные воронки. Поле слегка колыхалось и шелестело под утренним ветром.
Дальний край овсяного поля был скошен, там лежали кучки снопов. А дальше белело льняное поле, оно сливалось с можжевеловыми зарослями, за которыми чернел еловый лес.
Август уже шел к концу, и все же какое красивое было утро!
Вдруг Камилю показалось, что кругом нет никакой опасности. Он вздохнул, выпрямился во весь рост, высунулся из окопа и начал осматриваться. Но Коттыбай тут же ухватил его за гимнастерку и заставил присесть на дно окопа.
— Что ты делаешь? С ума спятил?
— Почему? Ведь не стреляют.
— Это коварная тишина, Камиль. Фриц следит.
— Объясни мне, почему мы остановились здесь? — спросил Камиль. — Ведь тут врагу легче наблюдать за нами. А сзади опушка леса. И возвышенность. Там нам удобней было бы окопаться, и врага издали могли бы видеть, Почему мы не пошли туда?
— Почему — скоро увидишь, — сказал Коттыбай. — Вот когда немец начнет атаку…
— Думаешь, начнет?
— Обязательно.
И верно, словно подтверждая слова Коттыбая, разрывая утреннюю тишину, пролетел со свистом снаряд, и на опушке леса послышался глухой взрыв. Еще не успела осесть земля, как тут же в нескольких местах зачернели новые взрывы.
С визгом пролетели осколки. Пулеметчики невольно присели на дно окопа.
Враг начал артиллерийскую подготовку.
Разрывы все учащались и вскоре, слившись воедино, казались каким-то гигантским ревом, совместным воем земли и неба. Его слышишь всем телом, всеми жилами. Как бы залихорадило землю, она задрожала и тревожно застонала. Высоко поднялось густое серое облако пыли. В окоп посыпалась земля, полетели стебли овса. Запах гари расползался по полю.