Чистая душа
Шрифт:
Тут же послышалась грубая немецкая ругань и застрекотали два автомата. На Камиля упали, срубленные пулями, несколько веток. За деревьями по ту сторону дороги мелькнули две немецкие каски. Камиль прицелился и выстрелил. Подождав, выстрелил еще раз. Щелкнул затвором, нажал спусковой крючок. Винтовка не стреляла. Камиль понял, что патроны кончились. Значит, все кончено.
Он уже видел приближающиеся к нему немецкие каски. Где-то в стороне трещал автомат.
От мучительной боли у Камиля закружилась голова, в глазах странно перевернулись кочки
Глава четвертая
ПРИЗРАК
1
После возвращения из родильного дома прошло немало времени, но Сания все еще не приступала к работе в школе.
Учителя и старшеклассники ушли в колхозы помогать на полевых работах. Не вызывали Санию и в городской Совет.
Ежедневно, затопив плиту, она с удовольствием купала своего младенца. Девочка, лежа в ванне, болтала розовыми ножками в воде.
— Вот так, — ласково приговаривала мать, — быстрей вырастешь. Папа приедет, а ты будешь большая. — И сама испугалась своих слов: — Ой, не надо так долго! Пусть он скорее вернется.
Хасан помогал матери, держа наготове эмалированную миску с теплой водой.
Подняв из ванны девочку, Сания положила ее на ладонь лицом вниз.
— Ну, поливай. Понемножку. На головку… на спинку… на ножки. Вот так! А теперь подай простыню.
И, завернув ребенка в мягкую простыню, Сания начинает осторожно вытирать.
— Вот и чистая стала. Теперь, доченька, улыбнись мне. Ну-ка!
Мать, склонившись над постелькой, долго чмокает. И девочка улыбается беззубыми деснами. Это уже достижение. И мать и братишка от души радуются улыбке крошки. Хасан тоже пытается рассмешить сестренку. Подражая матери, он пробует чмокать, щекочет под подбородком. А сестренка, вместо того чтобы смеяться, начинает плакать…
— Ну, хватит, — говорит мать, — она у нас проголодалась.
И, завернув младенца, усаживается кормить. Деночка, согревшись около материнской груди, начинает сладко посапывать. Сания долго смотрит на дочку и глубоко вздыхает.
— Дитя! Ничего ты не понимаешь! Спи!..
Сания положила дочку в люльку, а сама стала стирать пеленки.
Успеть бы до прихода Ольги Дмитриевны.
Ольгу Дмитриевну она привела к себе прямо из родильного дома. Та старалась помогать Сании во всех домашних делах, и это казалось неудобным. Можно подумать, что привела с расчетом получить домработницу.
Сании не удалось докончить стирку. Только калила воды в корыто, пришли докторша из городской амбулатории и сестра из родильного дома.
— Дела таковы, Сания родная, — сказала докторша, — к нам везут раненых с фронта. В городе организуем госпиталь. Его, конечно, открывает государство. Но и наша помощь пригодится. Собираем для раненых посуду, тарелки, ложки. Если у вас найдется лишнее…
Сания заволновалась.
— Как же не найти. Вот, пожалуйста. — Она вынула из кухонного стола
В дубовом буфете стоял обеденный нарядный сервиз из фарфора.
— Вот возьмите этот сервиз. — И начала выкладывать на стол расписные тарелки.
— Не нужно, Сания! — сказала сестра. — Это дорогая штука, ее надо беречь. Может случиться, разобьют еще. Нам и те годятся, что на кухне…
Но Сания настояла на своем.
— Пусть хорошие им будут. — И, вытащив из ящика буфета белую, с голубыми узорами скатерть, начала складывать на нее тарелки. — Может, и скатерть пригодится?
Докторша была тронута.
— Спасибо, Сания, вы и меня заставили призадуматься. Ведь и у меня есть сервиз…
Гости ушли, а Сания склонилась над корытом, где мокли детские пеленки.
2
— Можно, Сания-апа?
Сания обернулась, не вынимая намыленных рук из корыта.
В кухонной двери стояла Карима.
На ней была домашней вязки шерстяная кофта, на голове шелковая косынка.
— Проходи, Карима, сейчас я закончу стирку.
— Давайте я прополощу, — предложила Карима.
И, не дожидаясь ответа, сняла кофту и засучила рукава.
— Давайте, давайте! — почти насильно вырвала белье из рук Сании.
Сания, неожиданно отстраненная гостьей от корыта, некоторое время стояла в растерянности. Потом, словно проспоривший человек, улыбнулась и стала вытирать руки.
Она с удовольствием смотрела на ловкие, проворные движения Каримы. Даже простенькое сатиновое ее платье казалось изящным и очень шло ей.
— Умеешь стирать, Карима, — похвалила Сания, — Руки-то золотые.
— Немало я перестирала детских пеленок. Семью нашу сами знаете.
— Зубарджат-апа здорова?
— Уже на работе. Все твердила: «Сходи, навести Санию-апа, спроси, как себя чувствует».
— Спасибо. А ребенок?
— Растет, уже смеяться умеет. Когда у нас начнутся занятия, Сания-апа? Верно, что десятого класса не будет?
Сания насторожилась:
— Почему не будет? Кто тебе сказал?
— Девушки говорят. Куда вешать белье, Сания-апа?
— Сама повешу, Карима, не надо.
Но Карима, перекинув на руку белье, уже двинулась к выходу. Сания вышла за нею.
— А как ваша девочка? — спросила Карима. — Не плачет? Можно посмотреть?
И, закончив вешать белье, на цыпочках подошла к люльке-коляске. С восхищением долго смотрела на ребенка, беззаботно спавшего в снежно-белом конверте с кружевными узорами по краям.
Вдруг Карима закрыла руками лицо и разрыдалась.
— Что случилось, Карима? — встревожилась Сания, — Ну-ну, садись, расскажи мне…
Они сели на диван. Карима, закрыв лицо платком, молчала. Глухие рыдания сотрясали ее плечи. Сания некоторое время выжидала, пока девушка успокоится. Затем осторожно спросила: