Чистая книга: незаконченный роман
Шрифт:
– Да ведь от тебя жизнь-то и в монастыре не уйдет. Только чище будешь видеть. Больше чистоты в жизни будет.
– Людей меньше будет.
– Ну я не про то. Я ведь в деревне-то каждого знаю, с каждым могу поговорить. И зайти в избу… А то и на покос… А службу-то служить. Какая краса. Как посланец Господа Бога каждый раз выходишь.Придут по обязанности. Ненависть в глазах… А потом, как словом-то Божьим прожжешь его, – в глазах-то у него лето проглянуло. И весь он обмяк, добром напитался. И это добро домой принесет – сколько там-то радости.
В одном из ранних набросков (3 июня 1960 года) Абрамов пишет о поведении Аникия в Гражданскую войну, когда он стал настоятелем монастыря.
Обстреливать монастырь не рискнули и большевики… Собрались богачи в монастырь, хотят ответа, что делать. А что может сказать Аникий? Святая, голубиная душа. Летом плывут пароходы по реке, сидит на горе – благословляет крестом. И сейчас как дитя. Все упования на Артемия Праведного – не допустит…
А когда вскрыли мощи, Аникий страшно удивился – не карает. А потом, как увидел, что в раке вместо мощей кости, утешился, возликовал:
– Не допустил посрамления своих мощей. Ушел.Монастырь
Федор Абрамов хотел ввести в книгу главы о монастырях Севера, о их роли в освоении северных земель.
В архиве сохранилась объемная папка «О монастырях» с подборкой разных материалов по истории монастырей (Веркольского, Красногорского, Сурского, Сийского), об Иоанне Кронштадтском, о протопопе Аввакуме, о чудесах Артемия Праведного, о Сергии Радонежском, Андрее Рублеве, об иконах и иконописи.
Особенно интересовали писателя личности протопопа Аввакума и Иоанна Кронштадтского. «Эти две фигуры должны проходить через всю книгу, – записал он еще 19 ноября 1965 года. – Кто-то из Макаровых (первоначальная фамилия Дурыниных. – Л. К. – Л. Крутикова-Абрамова) специально ездит на место сожжения Аввакума. Уголь приносит. Ищут власти.
А в 30-е годы разговор о мощах Иоанна Кронштадтского.
Аввакум – против властей, а Иоанн Кронштадтский – за власти. Вот в чем дело. Две России».
По рассказам старожилов писатель воссоздает эпизод, происшедший в Веркольском монастыре.Берегись, Артюшка, опалю!
Тимофеевичи были самыми богатыми в Верколе. Скота имели до 10–15 голов.
Николай Тимофеевич, когда, молодцуя, приходил в церковь или монастырь, покупал горсть свечей.
Однажды Иван Тимофеевич, продвигаясь с горстью свечей к иконе Артемия Праведного, закричал на весь собор:
– Берегись, Артюшка! Опалю! – И тут же упал замертво на пол. Упал от собственного страха.
Монахи прекратили службу, а когда богохульник пришел в себя, запели: чудо, чудо совершил Артемий Праведный.
В книжечке об Артемии Праведном сто с лишним чудес. Но это не попало.
Интересовала писателя и история староверов, их взаимоотношения с монастырем.
Почему преследовало староверов царское правительство? Ведь староверы – самая работоспособная, самая порядочная, самая предприимчивая часть русского народа. Не пьют, не курят. Не работать – грех…
Три центра в деревне: монастырь, старообрядчество, скоморошество. В праздник так: в монастырь – православные, к Алексичам (Дурыниным. – Л. К.) – староверы, на Ежемень (Лаю. – Л. К.) – скоморохи. У скоморохов своя служба, бесовская.
Старчество. В Веркольском монастыре вынашивалась идея старчества (на манер Оптиной пустыни). Уже был и подобран кандидат в старцы. Одни прочили Аникия, белого священника (но тот сам не хотел идти в монахи), а другие монаха Козлова, но тот вдруг впал в ересь и был сослан в скит.
Идея старчества стала вынашиваться при Варсонофии, который решил поднять престиж Веркольского монастыря.
Варсонофий. Окончил Санкт-Петербургскую духовную академию. Утонченный светский человек. Аристократ.
Абрамов хорошо понимал роль церкви, соборной молитвы в нравственном очищении людей.
Церковь. Многолюдье. Если верующие – духовный костер. И в этом костре выгорают все мерзости. Взаимодействие верующих людей.
В статье Игоря Долгополова «Всепобеждающая сила добра» об Андрее Рублеве («Огонек», 1980, № 5) писатель отмечает близкие ему размышления автора о древней иконописи, о духовном влиянии Сергия Радонежского на будущего иконописца, о великом искусстве Рублева. Привожу несколько отрывков из статьи, подчеркнутых в тексте рукой Абрамова.
«Истощенные постами апостолы словно вопрошали – что тебе надобно, инок? Живописец знал, что ему предстоит создать нечто свое, что не должно отгораживаться от жизни. Не пугать, не стращать верующих, а беседовать с ними сокровенно…
Как дивное эхо давным-давно ушедших времен, завораживают взор творения Андрея Рублева, открывшего людям прелесть неяркой красы Руси… Редкой красотой любы нам творения Рублева, ибо угадываем в них душу пращуров наших…
Любовь к ближнему, простосердечие – вот сила, которая подвигла Андрея Рублева на сотворение немеркнувших шедевров… В его произведениях говорят не почерк, не мазок, удар кисти, а сердце художника…
В искусстве древнерусской иконописи сходились самые сокровенные, заветные мечты народа, его стремление к поэзии, правде, не потому ли русская икона потрясает своей напряженной духовностью…Сергий Радонежский. Он дал художнику юное по чистоте восприятие мира (на полях Абрамов добавляет – мудрость. – Л. К.)… В ту пору, когда люди ожесточались ходом событий, междоусобица и распри одолевали Русь, Сергий находил тихие, задушевные слова… Не мечом, топором, дубиной, не криком оголтелым – словом заветным покорял Сергий. Уверял в надобности сплочения, веры и неотвратимости победы над злом. И вот эти слова Сергия Радонежского воплощены в пластические формы Андреем Рублевым, иконы которого и через шестьсот лет потрясают проникновением в суть явления, мудростью и гуманизмом…