Чистая книга: незаконченный роман
Шрифт:
«Троица»… Сергий Радонежский построил Троицкий собор для утверждения идеи «единожития» всех людей земли – дабы воззрением на Святую Троицу побеждался страх ненавистной розни мира сего… Подвиг Рублева в том, что он еще раз подтвердил: идеи света бессмертны…
Суровые по письму лики старых икон на первый взгляд отражали историю Руси. Но они лишь замечали мрак окружающих человека событий. Где был выход? И этот ответ дали творения Рублева – светлые, полные радости жизни и веры в победу над силами мрака…
«Троица» – это заглавное русское творение. Рублев – не только отец нашей национальной живописи, он один из зачинателей философии Руси – всепобеждающего деяния добра» (стр. 24, 25, 26).
В материалах к «Чистой книге» сохранилось восторженное описание Абрамовым главного собора Веркольского монастыря.
Главный собор. Двухэтажный. Наверху – летний.
Особенно красив верхний храм. Очень высоко и очень светло. Громадный и уютный.
Иконостас новый, с большими, молодыми, но очень хорошо написанными иконами.
Стены расписаны хуже. Но расписаны не сплошь, как в старых храмах (Ростов Великий, Василий Блаженный), а с промежутками, по-картинному, по-современному.
Много цветастых бордюров, разных лент (роспись) вокруг окон.
Иной у храма и колорит: розово-малиновые и голубые краски. В окнах – витражи (цветные стекла).
Все удивительно жизнерадостно. В общем, храм настраивал не на отказ от жизни, а наоборот. Он заражал жизнью.
Любите жизнь! Она и есть рай настоящий – вот какой смысл, кажется, вкладывал художник в росписи. Ваш край суровый. Но жизнь хороша.
Да, удивительно радостные службы были в этом храме.
А хор? С огромным балконом. Краски. Благоухающий ладан. Веселые росписи (никакой строгости). Даже Иоанн Предтеча в косматой шкуре не внушает ужаса. Добрые, веселые люди… Прославляющие жизнь. Красиво. Чудно!
А раззолоченные одежды служителей! Лев Толстой не видит в них красоты. А это было красиво. Черная мантия монаха здесь была неуместна. Выпадала из общего плана. И монахи редко вступали на второй этаж. Этот храм был целиком предназначен для мирских, для гостей. Радостью наполнялось сердце. Неожиданно.
Художник рассуждал: хватит суровости вокруг! А в храме надо красоты побольше. Чтобы верующие получали хороший заряд жизненной энергии. Чтобы им хотелось вернуться сюда.
Да, суровый север. И вдруг райские кущи. Выходить не хочется из храма.
И вход на второй этаж тоже радостный. Двускатное крыльцо.
Копаневы и Дурынины
Копаневы и Дурынины не только разными нитями связаны с семьей Порохиных и монастырем. В их среде тоже вырастают сложные, разные по характеру и устремлениям люди, часто трагической судьбы. Одни – взыскующие правды и истины, другие – настоящие земледельцы, влюбленные в крестьянский труд, третьи – либо гуляки, либо стяжатели, мечтающие лишь о приумножении богатства.
Копаневы зажили с расчисток. Дед великий специалист был по копке полей, он отыскал черное золото в навинах. Низину все обходили: сыро. А он канавы раскопал – за одно лето воду спустил. Сена навалило – некуда девать. А потом и хлеб стал рожаться. Завел коров, скот. И все под боком.
Затем выгодно женил сына на низовке… У них было четыре взрослых сына, и все четыре погибли. Старшего сына убили на Русско-турецкой войне, одного сына задавило деревом на расчистке, а двое сыновей утонули вместе с лошадью при переправе за только что ставшую Ельчу – поехали молоть зерно за реку по первому льду, чтобы не стоять потом в очереди на мельнице. А зерно – чтобы в лес ехать задержки не было.
Родители не выдержали – оба умерли за один год. Осталась одна дочь Марья.
Женихов – куча. Вся Ельча бросилась – такое житье, такие расчистки.
Деревня замерла: кого-то выберет? Как распорядится житьем? А Марья богатых женихов побоку (хватит своего богатства). Мое богатство, да мной командовать? Нет. Не хочу. Нет, не захотела быть под каблуком, под пятой у мужа.
Выбрала своего, местного, не богатого, чтобы самой хозяйкой быть. Но работящего – чтобы не стояло дело. Таким оказался Иван Гаврилович.
Сперва все удивлялись. Бедный. Сколько женихов сваталось – отринула. И какие красавцы. А тут что? Росту нету. Ноги кривые. А потом как увидели в работе Ивана Гавриловича – все ахнули, все в один голос восхваляли Федорову: вот это девка. Вот как она выбрала: самый работящий, сила – лешего своротит, и сама большак, сама хозяйкой осталась. А Иван Гаврилович?
Он и не претендовал на то, чтобы быть единоличным хозяином. Где-то в душе понимал: родители нажили, ей и быть хозяйкой. А с него хватит и того, что он всласть, досыта работает, за конями, за скотиной ухаживает.
Дети, конечно, во всем шли за матерью. С первых лет. Некоторое исключение составляла Олена, но и она, когда стала выходить в девушки, пошла за матерью.
Кое-кто посмеивался над Иваном Гавриловичем – дворовик! Примак. В работниках. Батрак! А он был доволен. Он сам не придавал этому значения.
Иван Гаврилович – тихий, низкорослый, волосы в кружок, щеки красные. Самое красивое – глаза – добрые… Всегда ровное настроение. Всегда доволен, всегда жизнь в удовольствие. Пахота, посев, сенокос… Всегда праздник. Жалел тех, кто не видел красы. Не жил суетой человеческой. С природой жил. Люди работы страшатся – а он только на работе и отдыхает. Для него работа – праздник…
Снисходительно относился к жене. У той замашки купеческие – командовать. Ну и командуй. Давай прочистку горлу, если тебе это нравится.
Да, смысл жизни Иван Гаврилович находит в поэзии крестьянской жизни. Мудро подчинялся земле, ее требованиям. Как крестьяне Глеба Успенского. Сладко бремя земли. Сладка ее власть.
У Ивана Гавриловича две одежды рабочих: весенне-летняя (страдная) и зимняя.
За страду до того выморится, высыхает. От работы – все висит. Как пугало. И так каждую страду. Сперва начинает работу – ворот не сходится на шее. А к концу – в этот ворот обе руки сразу влезут. А за зиму опять справлялся.