Чистилище для грешников

Менбек Влад

– Нравится тусовка?

Мария растерялась от вопроса, но через некоторое время поджала губы, сдерживая усмешку.

– В вашем театре такое в жизни не поставят! – уверенно произнес Петр.

– Не поставят, – подтвердила Мария: – А как было бы нужно!..

Проснувшись в шесть пятнадцать, Петр решил сегодня никуда не ходить, просто посидеть дома. Он уже забыл, как маялся взаперти. Все время в бегах, весь в делах. И ему нравились его дела. Много дала библиотека, где добросовестно было прочитано сотни, а может быть, тысячи книг. Он воспринимал сочинения писателей

как откровения. И каким же он был ограниченным до этого, просто жуть! А мир такой разнообразный и обширный… Но подкрадывалось чувство насыщения: еще немного – и все! Его перестанут интересовать и волновать любые проблемы. Петр старался не думать об этом, не предвосхищать события.

Понежившись в кровати, обогретой вчера женщиной, он откинул одеяло и пошлепал на кухню, ставить свой чайник. Решил сегодня расправиться с сайрой. Мерзлый начатый батон так и лежал в морозилке. Петр прикидывал: можно все-таки сойти с ума, от кошмарного однообразия, или нет? Что например днем делает поп? Каждый вечер он регулярно приползает в подвал. На его месте любой кыхнется. А он нет. Значит, и от безумия они застрахованы. Чудовищное испытание! Боль воспринимается как подарок. Самое настоящее чистилище для грешников. И не надо никакого ада. На Земле есть все, для жуткого, невыносимого однообразия.

Позавтракав, хотя, как понял, мог этого и не делать, хватало старых жировых запасов, Петр встал у окна и бездумно наблюдая за все теми же пешеходами и машинами, которые вот уже почти два года, по его календарю, движутся мимо окон, не подозревая о несчастных людях, смотрящих на них в тысячный раз. Для пешеходов все было в первый раз. И этого Петр никак понять не мог. И даже Александр, со всей его эрудицией и головой, вроде Дома Советов, ничего не понимал.

Инопланетяне здесь совсем не при чем. Слабы в коленках. Если уж демон, если то был демон, попал в такую беду, то что говорить о простых смертных. А инопланетяне – такие же смертные, как люди. Может быть живут подольше чем люди, но все равно – не вечно.

И неожиданно Петр испугался мелькнувшей мысли: а что если во временной петле застрянешь навечно? Ну не на вечно, а хотя бы до угасания вселенной, о котором говорил Терехов. Значит можно пробыть в этом состоянии многие миллиарды лет! Петр нутром чувствовал размер тысячи, мог представить себе миллион… Но миллиард! Это же тысяча миллионов! А если миллиард миллиардов! Разве это по силам человеческой психике, выдержать необъятную глыбу лет?!

Он вспомнил, что читал о вечности. Ему понравилось одна притча, где говорилось о том, что если бы к алмазу размером в кубический километр один раз в миллион лет подлетал орел, и одним движением точил бы свой клюв об этот алмаз, то прошедшее время, за которое орел спилил бы этот кубический километр алмаза в порошок, всего лишь мгновение, относительно вечности.

А кто-то из физиков подсчитал, что для распыления таким образом алмаза, орлу потребовалось бы всего 10³⁶лет. Петр перевел для себя степень в более приемлемую и понятную цифру, получалось: миллиард миллиард миллиард миллиардов лет! Чудовищное количество времени!

Очевидно столько и будет существовать наша вселенная. И не дай Бог застрять в одном и том же дне на все это время.

Но самое обидное – невозможно умереть! Сплошной облом! Петр не верил, что висельник найдет свою секунду. Скорее всего, он выбрал для своих тайных грехов именно такую, очень неприятную кару.

В его голове сложилась вообще черная фраза: «Оставь надежду всяк сюда входящий, каждый со своим грехом».

Из полного пессимизма его вырвал настойчивый стук в дверь. Петр на секунду задумался и улыбнулся, он уже знал, кто пришел. Отворив дверь, наклонил голову к плечу, немного кокетничая. Молча посторонился, пропуская в квартиру Марию с полиэтиленовым пакетом полным продуктов, и спортивной сукой через плечо.

– Я сидела и думала, – призналась Мария, сбрасывая куртку и проходя на кухню: – Если гора не идет к Магомеду…

– Не хочу я в вашем кошачьем логове появляться, – откровенно признался Петр.

Мария внимательно посмотрела на него и вздохнула:

– Как давно все это было – быльем поросло: Котик, Киска, – и весело сказала: – А у тебя мне действительно больше нравиться, чем в тех хоромах.

– Значит будем пировать здесь, – улыбнулся Петр.

– И возбуждать давно забытые навыки? – хитро усмехнулась Мария.

– Я не против, – согласился Петр, попросив: – Давай о подвале – ни слова?..

Мария молча покивала головой и поставила сковороду на плиту.

Есть почему-то совсем не хотелось: они выпили по рюмочке горячительного и Мария нырнула в ванную со спортивной сумкой. Зашумел душ. Петр поколебался и улегся в постель. Он ждал ее, вспоминая о своих мыслях, о кольце времени, о всех непокаянных, выброшенных за обочину жизни, помнящих то, что не должны были помнить. И не заметил, как Мария в махровом красном халате, вышла из ванной, оканчивая заматывать на голове пышный тюрбан из полотенца.

Она не присела на кровать, остановилась посреди комнаты и слегка откинув полу халата, обнажила бедро. Затем начала медленно и бесшумно передвигаться по небольшой комнате, мягко взмахивая летучими руками, иногда делая оборот, чем распушала подол халата. Неожиданно Петр понял, что она танцует. И у нее это получается замечательно, не профессионально, а спонтанно, повторяя всплески душевных эмоций. Полшага вперед, полуоборот, полшага в сторону, легкая задержка, после которой резкий разворот, гибкий взмах руками. Танец казался нереальным, словно во сне.

Лицо ее было серьезно, а глаза прикованы к глазам Петра. Он понял, что она танцует для него. И делает это удивительно красиво.

Неожиданно Петр вспомнил, что где-то читал: самыми приятными в движении для мужчины были три вещи: танцующая женщина, скачущая лошадь и парусник в океане. Относительно танцующей женщины сейчас он был согласен больше чем на сто процентов.

Наконец, крутнувшись в последний раз, она с улыбкой упала ему на грудь и замерла.

– Аплодисменты молча, – хрипло сказал Петр, – поглаживая ее по спине и чувствуя, что сегодня его рука тяжелеет меньше, чем вчера.