Чистое золото
Шрифт:
Потом начались уборка, вязка снопов, работа на сеялке… Никогда не забудется ни с чем несравнимая радость от мысли, что ты поднимаешь с земли хлеб!
Хлеб, собранный тобой, — кто будет есть его? Матрос на сторожевом катере, вернувшись с вахты, обветренными руками разломит хрустящую горбушку… Или рабочий на заводе в обеденный перерыв вытрет промасленные пальцы паклей и достанет из кармана спецовки кусок хлеба и огурец… А может быть, детдомовцы, круглоголовые, коротко стриженные ребятишки, за большим
В тот год школа открылась позднее обычного. Уборка хлеба сильно затянулась, а после нее школьники копали картошку. Они вернулись на прииск с письменной благодарностью от двух колхозов и солидным запасом муки. Этот хлеб был драгоценным даром матерям и отцам. Он не только обеспечивал семью на долгую зиму, но наполнял гордостью сердца, как первый вклад детей в дом.
Не все родители сразу примирились с решением комсомольцев отдать этот драгоценный хлеб в фонд обороны.
Тетя Даша долго плакала, а ночью окликнула сына:
— Ты лучше знаешь, как надо, Павлушенька. Согласна я.
А Николай Сергеевич, не задумываясь, согласился расстаться с хлебом и всем рассказывал, как хорошо и умно придумала молодежь. Он прибавлял, что, слава богу, Николай Кулагин может прокормить семью и без заработка дочери.
Варвара Степановна повздыхала и задумалась.
— Что же, Тоня, твой хлеб — твой и закон. Я так смотрю: ежели у меня нет, а у других есть — еще не так плохо. Вот когда у меня есть, а кругом у людей ничего — это много хуже.
Комсомольцы сами отвозили свой хлеб на станцию Шуга, грузили в вагоны и долго смотрели вслед красному товарному поезду.
Домой в тот день не вернулись. Давали концерт в военном госпитале близ Шуги, где раньше был курорт. В большой палате пели и читали стихи. Раненые бойцы серьезно глядели на молодых артистов. А с дальней койки паренек, подзывая к себе Тоню, кричал:
— Девушка! Голосистая! Подойди ко мне!
Когда Тоня подошла, он спросил:
— Ты не мастера Кулагина дочка?
— Ой, откуда вы знаете? Бывали здесь?
— Милая ты моя! — счастливо всхлипнул парень. — Ведь здешний я! С Доброго прииска. Вчера привезли… Мать и не знает ничего! Сердце так и скачет — в родные места попал… Окажи благодеяние: дай знать на Добрый.
Тоня подозвала Павла, и они обещали на другой же день пойти к матери раненого. Парень успокоился и попросил:
— А теперь спой песню, что сейчас все пели. Тихонько спой. Мне одному.
Раненые угощали школьников ужином, оставили ночевать в госпитале. А утром, приехав домой, Тоня и Павлик стали на лыжи и отправились на Добрый прииск. Легкой была дорога по белому лесу; радостно идти к людям с хорошей вестью…
Последний разговор Тони с другом произошел в пустом классе поздним вечером. Они вдвоем клеили стенную газету.
— Все! — сказал Павел, чуть тронув кисточкой алый флажок — концовку. — Можно идти домой.
Он как-то странно вздохнул, словно набрал воздуху в грудь, перед тем как прыгнуть в воду.
Тоня поняла, что он собирается что-то сказать, и вопросительно глянула на него. Он молчал.
— Ну что?
Павел улыбнулся немного растерянно и покачал головой, как бы удивляясь своей нерешительности.
— Последняя наша газета… — сказал он наконец.
— Это почему? Уходишь из редколлегии?
Тоня снова взглянула на своего друга и крикнула:
— Павел! На фронт уходишь?..
— Ухожу, Тоня.
Она положила руки на плечи юноше:
— Павлик! Как я понимаю! Я ведь знала, что ты иначе не сможешь…
— А я знал, что ты поймешь, — быстро и обрадованно заговорил Павел, — а все-таки сказать почему-то боялся… Очень уж с матерью трудный разговор был…
— Плачет тетя Даша? — грустно спросила Тоня.
— Конечно… И жаль ее, и не могу иначе. Не могу я спокойно заниматься, когда другие воюют!.. Понимаешь, не могу!
Он вытянул вперед руки, сжал пальцы в кулак, поглядел на них и тихо засмеялся.
— Силы у меня много!.. И вот… — снова смущенно начал он и, помолчав, вдруг решительно поднял голову: — Мне очень важно знать, что ты попрежнему здесь, на нашем прииске, в нашей школе, на той же парте сидишь… Я буду об этом знать, Тоня?
— Ну конечно же! Я стану писать…
И в каждом письме будешь писать, что ждешь меня?
— Да, — твердо ответила Тоня, глядя ему в глаза.
Они вышли из школы, молча дошли до дома Кулагиных. Тоня только теперь начала понимать, как странно почувствует себя без Павла. Никак не удавалось поверить, что его не будет рядом. Пораженная мыслью, которая пришла ей в голову, она остановилась у своей калитки и спросила с тревогой:
— Павлик… а вдруг… вдруг тебя…
— Что ты, Тоня! Этого не может быть! Не знаю уж, почему я так уверен, только этого быть не может!
Павел осторожно приложил теплую Тонину руку к своей холодной щеке.
— Тонюшка, — сказал он с болью, — Тоня!..
— Павлик, ты будь… будь спокоен…
Слезы перехватили голос Тони. Она тихо отняла у Павла руку и вошла в дом.
Это было в начале сорок пятого года. Павел прислал одно письмо с дороги и два с фронта. Больше вестей не было, и розыски не привели ни к чему.
Тоня перебирала в памяти все эти события недавнего прошлого, и ей казалось, что Павлик молчаливо шагает рядом с ней по заснеженным улицам. Она ясно видела его синие глаза под смелыми бровями, смуглые щеки и застенчивую, широкую улыбку.