Чистое золото
Шрифт:
— С золотой медалью хочешь кончать? — спросил он тихонько.
— Если смогу, — прошептала Тоня.
Сабурова говорила о будущей учебе, о том, что выпускному классу надо особенно хорошо работать. Она была уверена, что ее ученики хорошо понимают, для каких больших дел готовит их школа, и не обманут доверия родины.
— Как вы думаете, почему ее все так любят? — спросил Толя, когда в зале уже громко хлопали, а Надежда Георгиевна, улыбаясь, неторопливо уходила со сцены.
— Ну и глупый вопрос! — отрезала Лиза, тряхнув тяжелыми кудрями. — Очень просто: потому, что она добрая.
— А что
— Ты умница, Анатолий! — живо обернулась к нему Тоня. — Даже когда она пробирает, недовольна — чувствуется, что на непорядочный, нечестный поступок не считает нас способными.
На сцену вышел Андрей Мохов, председатель драматического кружка, и объявил, что представлена будет комедия Фонвизина «Недоросль». Он назвал действующих лиц и, взглянув на свои ноги, замолчал. Андрейка был в подшитых валенках, и это портило ему настроение.
В зале послышались смешки. Мохов сокрушенно вздохнул и скомандовал:
— Давайте занавес!
Комедия была разучена назубок и шла без суфлера. Декорации писал секретарь комсомольской организации и лучший художник школы Илларион Рогальский. Розовые полосатые обои с веночками и стенные часы он изобразил превосходно. На сцене стояли знакомые всем бюро, круглый стол и кресла Надежды Георгиевны.
Лена Баранова, добродушная кругленькая девятиклассница оказалась очень хорошей Простаковой. Она яростно накидывалась на мужа и брата, защищая Митрофанушку. Коля Белов — Митрофан мешковато двигался, перед тем как сказать что-нибудь — слегка задумывался, а когда поворачивал к зрителям румяное недоумевающее лицо с высоко наведенными бровями, невозможно было не смеяться.
Вся тревога Тони за подругу пропала, едва Женя вышла на сцену. Сначала ее голос звучал неуверенно, но это было правдиво и хорошо: ведь Софья должна была бояться Простаковой. А когда появился величавый и справедливый Стародум, Софья совсем ободрилась и стала даже улыбаться.
Зрители очень сочувствовали Софье. Огромная тетка Матрена Филимонова сказала довольно громко:
— Вот что делается! Со свету девчонку сживают…
Пьеса прошла гладко. Простакова убивалась о сыне, счастливая Софья тихо шепталась с Милоном, и наконец прозвучали заключительные слова: «Вот злонравия достойные плоды!»
Школьники хлопали так, что приводили в смущение родителей. Актеры выходили на вызовы раз десять.
Еще не кончились рукоплескания, как со своего места встал мастер Кротков с прииска Добрый и попросил актеров, чтобы «Недоросль» был показан у них на прииске. У мастера был довольный и усталый вид. Его сын, восьмиклассник Севка, играл Вральмана. Дома он без конца читал комедию вслух. Мастер знал роль сына наизусть и весь спектакль шопотом твердил слова, которые должен был произносить Севка. Он боялся, что сын что-нибудь забудет.
Артистов продолжали вызывать, но мальчики уже начали выносить стулья из зала. Молодежь хотела танцевать.
Женя, скинувшая пышный розовый наряд, в своем простом светленьком платье вошла в зал, когда там было уже просторно и оркестр восьмиклассников на сцене настраивал инструменты.
— Ну, Евгения, тебе прямая дорога в театральное училище! — торопливо сыпала словами Лиза. — До чего замечательно сыграла!.. И голос и походка — все как у актрисы…
Женя улыбалась кротко и застенчиво и взглядом спрашивала Тоню: «Ну как?»
«Хорошо, молодец! Я не думала, что ты так сможешь!» — отвечали ей Тонины глаза.
Подруги стояли посередине зала. Все поздравляли Женю, хвалили ее, и она радостно смотрела на своих друзей: кудрявую суматошную Лизу, беленькую невозмутимую Нину и Тоню, чья похвала была для Жени особенно дорога. И Анатолий, который дружил только с Тоней, а с другими девочками держался вежливо и безразлично, сегодня подошел к ней. Улыбка его была приветливой, и он сказал, что получил большое удовольствие от ее игры.
Подошли ребята из восьмого и девятого классов, тоже довольные игрой своих актеров.
— Ну, вы совсем Женю захвалили! — крикнул Митя Бытотов. — А про нашу Баранову почему ничего не говорите?
— И про Вральмана! Разве плох был Севка?
— Как не говорим! Просто не успели еще! Вральман — умора!
— А Лена Баранова — чудо природы! — провозгласил Андрей Мохов. — В жизни воды не замутит, а какую ведьму Простакову ухитрилась сыграть!
— Вот это-то и значит талант!
Вдруг Тоня молча кинулась к дверям. Женя побледнела и стал протискиваться вслед за подругой.
В дверях стоял ее отец.
— Михаил Максимович, что у вас? — тревожно спросила Тоня. — Женя вас еще не видела. Она испугается…
Но Женя уже сама схватила отца за рукав. Она ни о чем не спрашивала, только смотрела на него.
— Нет, нет, Женечка, не волнуйся. Маме лучше. Сейчас с ней доктор Дубинский… Она даже уговорила меня пойти узнать, как ты тут… Жалко, что не смог я поглядеть на тебя.
— Замечательно играла Женя! Прелесть! Как жаль, что вы не видели! — закричали кругом. Перед Михаилом Максимовичем стояла его взрослая красивая дочь. Лицо ее порозовело и казалось чуть влажным от плохо стертого вазелина. В темных глазах еще не исчезло выражение тревоги, вызванной появлением отца. Кругом толпились ее друзья. Михаил Максимович был растроган, ему хотелось обнять дочку и сказать ей, как он говорил, когда она в детстве, наплакавшись, затихала у него на коленях: «Все будет хорошо, девочка, все будет у нас ладно, маленькая. Ну, тихо, тихо..
Забыв на минуту, что они на людях, Михаил Максимович действительно легонько обнял Женю. А в эту минуту прозвучали первые такты вальса, и девушка поняла жест отца как приглашение к танцу.
— Ты хочешь танцевать? — спросила она удивленно. — Один вальс, да? А потом домой, к маме. Музыка окрепла, разлилась широкими волнами и унесла с собой Женю и ее отца. За ними закружились и другие.
— Смотрите, смотрите, Михаил Максимович как сразу помолодел! — говорила Лиза. — Рад за Евгению. Знаете, я слыхала, что он сам когда-то хотел стать артистом.