Чистое золото
Шрифт:
Подруги вошли в школьную раздевалку, когда там было уже полно.
Кругом шумели, смеялись… Перед Тоней возникали и исчезали знакомые лица. Некоторых друзей она даже не сразу узнавала — так изменяли их блеск глаз и неудержимая улыбка. Сегодня и воздух в школе стал праздничным; казалось, что вместе с ним вдыхаешь веселье.
Андрейка Мохов, волоча за воротник свое потертое пальто, подошел к подругам.
— Слыхали новость? — спросил он и сощурил круглые коричневые глаза. — Новая учительница литературы приехала.
— Знаем! —
— Да-а? — Андрейка значительно взглянул на Тоню. — Ну, теперь придется на литературу налечь… Она тебя строже всех спрашивать будет, чтобы не сказали, что дочке хозяйки своей поблажку дает.
— Чудак! — смеялась Тоня. — Сам смотри не осрамись перед новой учительницей.
Подруги разделись. Зеркала в раздевалке не было, и девушки, не сговариваясь, внимательно оглядели друг друга.
— Все хорошо, боярышня, — сказала Лиза.
«Боярышней» прозвали Тоню за статность, яблочный румянец, тугие косы. Выдумал это прозвище Толя.
— У Тони старинное лицо, — говорил он.
Из большого школьного зала слышался громкий гул. Он то затихал, то нарастал.
Свободных мест уже не было, но когда подруги остановились у дверей, Тоня увидела серьезное лицо Анатолия. Он стоял в проходе, подняв руку.
— Вон Соколов сигнализирует, что три места занял. Беги к нему, а я за кулисы пройду на минутку.
По новенькой деревянной лесенке Тоня поднялась на сцену и мимо полотняной стены прошла в «артистическую», как школьники называли длинную холодную комнату, примыкавшую к сцене. За некрашеными столами сидели «артисты».
— Тоня Кулагина, поди сюда! Пристыди свою подружку. Она совсем духом упала.
Надежда Георгиевна улыбалась, но Тоня видела, что она озабочена.
Женя Каганова в пышном розовом платье сидела у стола. Темные блестящие волосы сбегали крутыми локонами на тонкую шею. В больших глазах был испуг. Казалось, она сейчас заплачет.
Сабурова отошла к Коле Белову. Он никак не мог приладить парик.
Женя протянула к подруге руки:
— Тосенька, я не сыграю!.. Так боюсь, так боюсь…
— Любезная Софья, что я вижу? Где твое мужество?
Петя Таштыпаев в лиловом камзоле и белых кружевах стоял у соседнего зеркала. Тоня едва узнала его. Это был строгий пожилой человек. Снисходительно посматривал он на Женю.
— Смотри, дядюшка у тебя какой! — заговорила Тоня, стараясь развеселить подругу. — Петру всегда нужно стариков играть… До чего же хорош!
— Тоня! Ты потом… потом с ним поговоришь. Скажи, что мне-то делать? Я ведь не сыграю… — шептала Женя.
— Да что ты так растерялась? Этак и я слова сказать не смогу — буду бояться, что ты вдруг заревешь и все провалишь! — рассердился Таштыпаев.
— Подожди, Петя, — остановила его Тоня, — дай нам поговорить.
Когда недовольный Таштыпаев отошел, она взяла подругу за плечи:
— Ну, говори, что с тобой?
— Мама… Опять маме плохо. Вчера я пришла из школы вечером — у нее приступ. Всю ночь мучилась.
— Так ты и не спала, значит?
— Почти не спала. Да это пустяки. Только страшно мне очень. Главное, папа так теряется… уйдет в другую комнату, руками голову обхватит… Не могу!..
— А как сейчас?
— Сейчас ничего… успокоилась, заснула. Нинушин папа был, укол сделал.
— Трудно тебе, конечно. Только изо всех сил нужно держаться. Понимаешь?
— Я понимаю… Я, перед тем как сюда идти, слово себе дала не распускаться. А пришла — чувствую, не могу играть… Этот свет… веселье, все такие нарядные, счастливые…
— По-твоему, все, да? Больше ни у кого горя нет? — обиженно, совсем по-детски спросила Тоня и отвела глаза в сторону.
— Ах, нет, Тося, я не говорю про тебя. Я знаю… Но ты сильная.
— И ты будь сильной! — шопотом сказала Тоня, и потемневшие глаза ее засияли.
— Да! Если бы уметь!.. А мне кажется, будь я на твоем месте — потеряй я близкого друга… ну, хоть тебя… я бы ни есть, ни пить не стала, учиться бы не смогла…
— Полно, полно! Значит, ты только тогда человеком можешь быть, когда все благополучно? Ты сама еще себя не знаешь, если так говоришь.
Тоня помолчала и заговорила снова:
— Ты, может быть, думаешь: «Вот, мать больна, а я должна в забавах участвовать». Это не забава… это дело общественное. К вечеру вся школа готовилась, Надежда Георгиевна сколько сил положила. Нельзя срывать… Не думай, что я не понимаю. Только в жизни случается и хуже. Мы еще не испытали, но случается. А там, где фашисты были? Могло ведь так получиться, что мать больна, отец неизвестно где, и кругом враги… И самой тебе нужно больную оставить да на смертельно опасное дело идти…
Сабурова подошла неслышно, и девушки вздрогнули, когда она заговорила:
— Женя, приготовься. Тоня, пожелай успеха подруге и иди в зал. Сейчас начнем.
Надежда Георгиевна словно подвела черту под их разговором. В голосе, во взгляде ее была спокойная уверенность в том, что Женя будет играть, и сыграет хорошо, и что Тоня сказала подруге те слова, которые были нужны.
И кроткая Женя подчинилась этой уверенности. Она поднялась, готовая исполнить все, что от нее требуется.
Когда Тоня заняла свое место между Толей и Лизой, она была еще немного бледна, и лицо ее казалось суровым.
Так с ней часто случалось. От мысли, которая представлялась ей важной и правильной, она становилась строгой, молчаливой, будто решала какую-то трудную задачу.
Прозвенел звонок, сцену осветили, а в зале убавили свет, и Надежда Георгиевна появилась у рампы.
Она поздравила своих учеников с Новым годом, пожелала им удачи и назвала имена тех, кто в первом полугодии радовал своими успехами школу.
Услышав имя и фамилию Антонины Кулагиной, Толя покосился на свою соседку и увидел, как Тоня откровенно и ясно улыбнулась.