Чиж: рожден, чтобы играть. Авторизованная биография
Шрифт:
Правда, в ресторане Чижу, как и всем новичкам-лабухам, угрожала вполне реальная опасность «попутать Баха с Бахусом» — халявной водки вокруг было море. Но опытные товарищи объяснили: бывают «кабацкие музыканты», и бывают «старые музыканты». Но не бывает «старых кабацких музыкантов» — не доживают, спиваются.
(Если говорить об алкогольных опытах Чижа, то впервые по-настоящему он напился на первом курсе музучилища, когда ему было 16 лет (по меркам Дзержинска — довольно поздно). Оказавшись в гостях у товарища, он осушил залпом солдатскую кружку (240 граммов) самогона, занюхал бутербродом с колбасой и пошел домой. Не зацепило — вернулся и добавил еще одну. «Что было дальше, — рассказывал он, — почти не помню: например, мне говорили, что я играл “Юрайя Хип” на аккордеоне. В девять
Осенью вместе с ударником Чиж откочевал в «Нептун». Это был довольно дорогой ресторан, но он стоял на отшибе, и туда постоянно ходили одни «октябрята», приблатненные парни с ближней Октябрьской улицы. Вывешивать табличку «Не стреляйте в лабуха, он играет, как может!» не было нужды. Местная братва музыкантов уважала.
— Вечер за вечером постепенно со всеми знакомишься. «Ты эту песню сыграть можешь?» — «Говно-вопрос!» Естественно, разговор о «бабках» даже не заходил. Деньги делались на других людях. А эти были, по-нынешнему говоря, «крышей».
Патриарх «лабушиного цеха» Михаил Шуфутинский, отыгравший не один год в «проблемных» ресторанах Магадана и Камчатки, четко сформулировал правила поведения для кабацких музыкантов: «Не выступать, когда не спрашивают. Не садиться за стол, когда не приглашают. Не слушать то, что тебе не нужно слышать. И вообще не лезть на рожон».
Способ существования в злачных местах повлиял и на характер Чижа: «Каждый из вышеперечисленных пунктов можно отнести ко мне. Ну и плюс к тому: раз уж пришел в кабак — играй! Играй всё, что ни скажут».
Когда публика была вялой, и парнос не шел, Чиж отводил душу, исполняя пассажи на бас-гитаре или импровизации на клавишных. Гостей заведения этот table jazz [15] не беспокоил («в границах столика текла иная жизнь») — они продолжали сосредоточенно пить разбавленную водку, закусывая котлетами по-киевски и салатом оливье.
— Иногда просили: «Серега, спой: “Улица, улица, улица родная, — ах, Октябрьская улица моя!..”» Ну сыграешь пару раз, они: «Кайфово!», сидят бухают. И пока они тихонечко свои «тёрки» перетирают, я достаю талмуд с нотами: «Ребята, играем «Тен Си-Си»!» [16]
15
Фоновая музыка для еды и разговоров, которую не гнушаются исполнять в респектабельных ресторанах и на презентациях даже именитые джазмены.
16
«Переводя» с английского название группы ТЕН СИ СИ («Десять кубических сантиметров») как «10 CC», ведущий рубрики «33 1/3» «Комсомольской правды» Ю. Филинов «доказывал» духовное родство рок-музыкантов с нацистами.
Чиж скоренько писал басисту гармонию, ставил ему на колонку. Говорил ударнику, в каком размере стучать. И они начинали «копировать» альбом «10 CC», от начала и до конца, пусть и в упрощенном варианте.
— Между третьей и четвертой вещью опять споешь «Ах, Октябрьская улица моя!» — и снова играешь. На следующий день приношу альбом Uriah Heep с текстами, и тоже начинаем фигачить. Были в зале и понимающие люди: «О, “Юрай Хип” — классно! Серега, ништяк!..»
Когда начались кабацкие «халтуры», Чиж перестал зависеть от родительского кошелька. Именно тогда у него и появились первые джинсы [17] .
17
Как пишет ровесник Чижа журналист П. Каменченко, самого слова «джинсы» многие в 70-х еще не знали, а простроченные белыми нитками штаны из грубой ткани х/б с накладными карманами и заклепками все называли техасы. Они были индийскими («Milton’s», «Lui») или из соцстран (польские «Odra», кубинские «Vaquero», болгарские «Rila»). Как правило, их выпускали самой немаркой расцветки — мышино-серой, как тогдашняя школьная форма. Если бы кто-то решил потереть техасы «деревянным» концом спички, чтобы проверить, есть ли там краситель индиго, он рисковал протереть коленку до кости.
Это были итальянские «Rifle», которые продавались на чеки Внешторгбанка (советский эрзац валюты) в спецмагазинах «Березка». Впрочем, Чижу они достались от прежнего владельца уже изрядно вытертыми («их носить-то оставалось, наверное, день или два»). Но именно в этом и был весь кайф: уважающий себя человек должен был иметь джинсы, вытертые до небесной голубизны, а еще лучше — добела. Тем не менее за счастье влезть в потрепанный «Rifle», эту «спецодежду рок-н-ролльной касты», Чижу пришлось выложить 90 рублей, всю его месячную зарплату. (О новых джинсах самых престижных фирм, типа «Lee», «Levi’s» и «Wrangler», он даже не мечтал, они стоили не меньше 180–200 рублей.)
— Я даже не могу это описать, — вспоминает Чиж, — но в джинсах я почувствовал себя совершенно другим человеком. Уже сам факт, что у тебя сзади, на пояснице, торчит кожаный лейбл — нет слов!.. И я каждый раз засовывал рубашку поглубже в штаны, чтоб этот лейбл все читали. На мою задницу оборачивался весь город.
А летом 1979-го ударник сманил Чижа и еще пару музыкантов на гастроли в приполярный Мурманск. Дзержинцев приютил ресторан «Встреча», возле памятника Солдату Алеше. Чиж убежден, что именно там, в портовом кабаке, он приобрел важную часть школы игры.
— Когда на берег сходит целый экипаж, у каждого своя музыка в голове. Помню, мы играли «Monkberry Moon Delight» Маккартни — за вечер я ее спел не меньше раз двадцати. На тарабарском языке, но это неважно. Главное — подача и драйв, который прет. И раз двадцать я сорвал глотку, и раз двадцать я ее все-таки спел. И тут же подходит следующий человек: «А можно “Полонез Огинского”?» — «Легко!» Постоянное бросание из песни в песню, из стиля в стиль. А надо вживаться, чтобы тебе поверили! Чтобы к тебе потом подошли, сказали: «Брат, это так здорово! Вот тебе денежка, спой еще разок!»
На гастролеров свалились бешеные деньги. Если в Дзержинске заказ песни стоил 3–5 рублей, то в Мурманске минимум червонец. Флотские офицеры, моряки загранплавания и рыбаки, уходя в загул, хрустящих купюр не жалели: «Знаешь, эта картина, когда подходит человек, вынимает запечатанную пачку трехрублевок. При тебе тут же ее вскрывает, начинает отсчитывать, кидает не глядя...»
Волей-неволей Чижу пришлось овладеть навыками конферанса: «Дорогие друзья! Добрый вечер! Сегодня в нашем зале отдыхает экипаж рыболовного сейнера “Комсомолец Севера”. И они дарят своим барышням маленький музыкальный подарок. Итак, только для вас, милые барышни, звучит эта песня — “Полчаса до рейса”!»
Но первое отделение, пока в зале собирался народ, всегда отдавалось джазу (традиция, заложенная «Черноречьем»). В то время Чиж был увлечен пианистом Китом Джарреттом и пытался импровизировать в его манере: «Играешь свое настроение — ничего в голове нет, даже темы, садишься и начинаешь дождь изображать. Или — наоборот — жару».
Там же, в Мурманске, он купил грампластинку джаз-ансамбля под управлением ленинградца Давида Голощекина.
— Джазовых пластинок вообще было мало, поэтому я «снимал» всё, что попадало в руки. Там была занятная вещь — то ли «Ветер с Невы», то ли «Прогулка по солнечной стороне Невского». Солистка Эльвира Трафова пела в бразильской манере, типа Аструд Джильберто [18] . Я сидел в пустом кабаке и наигрывал эти мелодии.
18
Певица, жена гитариста Жоао Джильберто. В начале 1960-х супруги стали популярны в США и Европе, исполняя новомодную босанову, которая родилась из скрещения джаза и традиционной бразильской самбы.