Чосер
Шрифт:
времена Чосера стало называться Смитфилдом, там устраивали рынок и ярмарку, а в рощице
вязов неподалеку – вешали преступников. Уже тогда Лондон был городом ярких контрастов.
Фицстивен пишет о том, как строилось управление городом, о тюрьмах, шерифах и судах.
Чосер тоже рос в оковах средневековых установлений, идущих “с незапамятных времен”.
Его поэзия чаще ассоциируется с весной, нежели с осенью, так как и сам он относил
себя к свежей, только что
В заключение своего очерка Фицстивен описывает бытовавшие в городе спортивные
развлечения и празднества. Театральные инсценировки евангельских сюжетов и
представления из жизни святых он упоминает наряду с петушиными боями, которые
устраивались школярами Шровтайда. Он описывает футбольные матчи и скачки, соревнования конькобежцев и стрелков из лука, а также игры с быком и травлю кабана
злыми псами. Описание подобных грубых развлечений дает повод Фицстивену порассуждать
и о вспышках ярости и жестокости у лондонцев, городские хроники полнятся
документальными свидетельствами о бунтах и смертоубийственных драках, с которыми
оказался лично знаком и Чосер. Фицстивен замечает также, что “к большим неудобствам
жизни в Лондоне можно отнести неумеренное пьянство некоторых глупцов и частые
пожары”. Так как подобное сетование мы не раз встречаем и в последующие века, вплоть до
нашего времени, мы имеем основание предположить, что город этот сохранил ряд
неизменных черт. Прямым доказательством чему служит и поэзия Чосера, где за приметами
и деталями четырнадцатого столетия различим вечный лондонский силуэт. Чосера увлекают
скопления людей и процессий. Кентерберийские паломники также образуют своего рода
процессию, а фигура “истинного и безупречного рыцаря” могла быть списана со святого
Георгия на колеснице карнавального шествия, двигавшегося по Корнхиллу и Чипсайду.
Чосера занимают также многообразие и контрасты мира, где так причудливо смешиваются
“высокое” и “низкое”. Его произведения многоголосы. И голоса эти словно соревнуются
друг с другом, как будто он вторит многоголосью лондонской толпы; а живость и
театральная выразительность его речи, возможно, порождены его наблюдениями над
непрестанной изменчивостью города.
Чосеру дороги каждое зрелище и видимое проявление жизни Лондона и его души, и
они служат для него источником наслаждения. Поистине он живописец Лондона.
В детстве Чосер жил возле церкви Святого Мартина в Винтри, и, несомненно, крестили
его там на следующий же день после рождения. Рядом находился большой дом из камня и
дерева, носивший название “Винтри”. В разное время в нем жили Джон Джизерс и Генри
Пикард – оба являвшиеся виноторговцами и оба ставшие лорд-мэрами Лондона. Но здесь же, в непосредственном соседстве, располагались харчевни и кабаки, посещавшиеся как
купцами, так и грузчиками с верфей; наибольшее оживление царило там с апреля по июнь, когда сцеживали молодое вино, и в ноябре – когда поступало выдержанное марочное. Один
из отрезков Темз-стрит назывался “Поварской ряд”, потому что, согласно лондонскому
историографу XVI века Джону Стоу, в то время (как и позднее) каждый зарабатывал на
жизнь строго своим ремеслом и никто не мешался в дела другого: “повара готовили мясо и
не торговали вином, а кабатчики торговали вином, но не мясом”.
Рос Чосер в атмосфере богатства. Описания тогдашних купеческих домов
свидетельствуют о признаках достаточного комфорта – пухлые перины, подушки, вышитые
занавеси и гобелены упоминаются в каждом из списков домашнего имущества. Современное
представление о средневековом доме сводится к воображаемым голым каменным стенам с
вонючей грязью по углам, но на самом деле дома зажиточных горожан в то время были
удобными, чистыми и красивыми. В деревянных ларях и шкафах хранилось столовое
серебро – непременный знак богатства, стены же украшались росписью и гобеленами.
Одежду хозяев отличало не только удобство, но и изящество. Юного Чосера можно
представить себе в шерстяных панталонах и длинной, до самых пят, шерстяной тунике, но
воссоздать в точности атмосферу и уклад родительского дома поэта теперь, по прошествии
стольких лет, мы, конечно, не можем.
В своем творчестве Чосер славит матерей, как нежных провозвестниц и проводниц
отцовской воли в обществе, где, по преимуществу, царит патриархат. Матери у него всегда
терпеливы и кротки, ласковы и покорны. Однако было бы неразумно судить об обстановке в
его родном гнезде, руководствуясь лишь его творчеством. В его поэзии проглядывает и
тенденция изображать женщин покинутыми, терпящими предательство, однако нет
свидетельств, что такую же участь испытала и Агнес де Коптон. Замечено, что отцы в
творчестве Чосера часто отсутствуют, но и из этого делать какие-либо выводы было бы
опрометчиво.
Однако отец Чосера сыграл заметную роль в его жизни в один решающий период, когда, будучи помощником королевского мажордома, он в 1347 году был призван выполнить