Чозения
Шрифт:
— С хребта Санлин текут только две речки. Изюбров Ключ, почти из-под кордона Старого Оленя, и Охотничий Ключ, у вашей избушки. Он нарисовал избушку, приткнувшуюся к истокам Тигровой.
— Но вы пойдете левобережьем. Под хребтом Яростной Воды. Там старая тропа хунхузов. По том — почтовая. Мы ею пользуемся. Тут будут ключи, речки. Их много. Горский Ключ. Первый Золотой, Кабаний, Мертвый или Сухой, второй Золотой.
— Почему Золотой?
— Там когда-то пришлые китайцы золото мыли. Немного. За лето намоет четверть фунта — ему и достаточно… Потом Подкрестовый, потому что плывет из-под Крестовой горы. Увидите. Высоченная, черная. Потом будет Ключ Бурелома, Яром, Попе речный. А дальше пойдет Черный хребет и по нему старая, забытая почтовая дорога. От Буреломногодо хребта — настоящие джунгли… Лианники, виноград, глушь, дебри. Вы туда не идите. Сразу за вторым Золотым Ключом переходите Тигровую, он и будет — домик. Над Охотничьим Ключом. Они там.
Ставил на хребтах кружочки с флажками.
— Это кордоны. Там можете взять лошадь. Ну, вот и все. Только… будьте осторожны.
Пристально посмотрел на Будриса.
— Записывайте, что увидите. Свежий глаз — это хорошо…
Еще что… Ага, за вами может увязаться собака. Особенно этот бандюга Амур. Так если нужен — берите. Он будет верным. Собаки у нас знают: человеку нужно помогать. А будет мешать — скажите: «Домой». Они приучены слушаться с первою слова.
— А зачем Амуру идти за мной?
— Гулять хочет. Это ж все равно как ребенка на ярмарку взять. Бежит себе и носом читает… Стр-рашно интересно! Ну и человека оставлять не хочется… Что еще? — Денисов подумал немного и вдруг полез в шкаф. Достал оттуда винтовку и пять патронов. — Закон нарушаю, но… Баловаться небудете, солидный человек, однако, к сожалению, может понадобиться, чтобы пугануть кого-нибудь. Только учтите, выстрел у нас — ЧП, чрезвычайное происшествие. А выстрел в зверя…
— Сам знаю. И вы меня знаете. А что такое?
— Леопард, — неохотно сказал Денисов. — Как здесь говорят, «барс».
— Так что, разве их здесь нет? Никогда не было?
— Всегда есть. Семья или две. От трех до восьми «кисок». Знакомые Наши. Смирный народ. Ну, косуль едят, иногда кабанов, мелочь разную. Человека боятся. Совсем безопасный для человека зверь. Как увидит — сразу стрекача.
— Так зачем ружье?
— Уже несколько недель происходит удивитель ное… Еще один появился. Какой-то сумасшедший… Несколько раз нападал на скотину возле самой базы… Обычно же они только в верховьях Тигровой ходят, запаха жилья как огня боятся. Так что вы поберегитесь. Днем не нападет. А ночью не отходите от огня. Черт его знает, что ему в глупую голову придет! Чужой. Может, с хребтов пришел, а может, из Китая. Непуганый. Обнаглел. Голодный, возможно. — Встал: — Ладно, дружище. Ступайте.
— Разберетесь?
— Разберусь. Спасибо за все.
— Простите, что не провожаю. Работы столько—сплю по два часа.
— Ну и я не маленький, чтобы меня за ручку вести.
Они пожали друг другу руки. Затем Северин вышел из дома и пошагал к Тигровой. Рюкзак и ружье приятно оттягивали плечи. Мелодично позвякивали и кармане патроны.
VIII. СОНАТА ТАЙГИ (СКЕРЦО)
Вдоль этой глухой тропинки все время тянулась какая-то колючая дрянь. Ступишь несколько шагов — и штаны покрываются крупинками зеленых цепких семян. Сначала Северин через каждые несколько метров останавливался и отряхивал их (отскакивали они легко). Но потом ему это надоело, и дальше он шел, уже не обращая на них внимания. Брюки до колен были словно в зеленом панцире. Теперь ему было ясно, почему эта гадость только возле тропинок. Люди разносят на одежде. Он попробовал, пристанут ли семена к рубашке. Нет, прилипали только к сукну. Значит, первоначальный расчет этого пустозелья был на шерсть животного.
Тайга перекликалась грустными и редкими птичьими голосами. Птицам незачем было петь: приближалась осень. Удивительно было многого не знать в лесу. Человек шел и узнавал только отдельные деревья: цельнолистую пихту, граб, корейский кедр, маньчжурский орех.
Больше всего было лиственных. И приятно было идти под их сочными, начисто вымытыми дождем, шелестящими кронами.
Земля, пряталась в зеленом полумраке, солнечные пятна были рассыпаны по ней. Это напоминало пятнистую шкуру изюбра.
И все время рядом бормотала, болтала, легкомысленно похохатывала Тигровая. Вплетала свой голос в голоса тайги.
Узнавал он также липы, дикие вишни и груши, жасмин и сирень, которая росла здесь большими деревьями. И хорошо было вообразить, какое чудо происходит здесь весной, когда все это цветет.
«И в самом деле, остаться бы здесь. Гражину уговорить остаться. Ходить с Денисовым на охоту».
Он знал, что это только мечта, сказка на несколько дней, что выхода у него нет. Он любил свою безысходность. Только бы голова стала здоровой. Только бы не эти кошмары по ночам.
Больше всего поразило его одно удивительное дерево. Оно встречалось целыми рощами на берегах ручьев и по берегам Тигровой.
Стройное, словно пальма, с пышным султаном мелколистых ветвей где-то вверху, оно солнечно шумело над водой. Очень похожее на эвкалипт, тугое, как струна, оно росло… на камнях. Да, на гальке и обкатанных крупных голышах. Иногда на высоких, почти двухметровых насыпях из этих голышей, нанесенных когда-то Тигровой.
Северин знал, что в таких условиях ни одно дерево не будет расти. А это росло, неизвестно откуда черпая соки для того, чтобы выгнать в небо ствол такой вышины и красоты. И Северин с удивлением понял, что это не эвкалипт, а какая-то своеобразная ива.
Он еще не знал, что это была чозения.
Кто-то неосторожно хукнул за его спиной. Будрис оглянулся и увидел, что за ним тайком, воровато крадется белоснежный, там и сям в палевое, Амур, Он семенил и не смотрел на Будриса, было ему это неинтересно, отводил в сторону плутоватые ореховые глаза.
Очень хотел гулять.
— Ну что, со мной пойдешь? Ну давай. Только учти, за Мертвым Ключом отправлю тебя домой. Согласен?
Амур молча согласился, что так будет лучше, и потрусил впереди. Теперь уже на полных правах.
Тяжело было идти только там, где Тигровая вырвала часть тропинки. Там приходилось пробираться сквозь заросли. Но и это было хорошо. Вокруг джунгли из колючей родственницы женьшеня — древовидной аралии. Даже листва у нее была с колючками; яблони с маленькими, в полмизинца, яблочками; горный ясень с крупными белыми пятнами на стволах (будто бы нерадивый садовник поляпал кое-как известью); богатырские ильмы, черемуха, жимолость, ольха. Необъятное богатство красок, звуков, пород.
И во всем совершенная красота, покой приближающейся осени, жизнь.