Что думают ученые о "Велесовой книге"
Шрифт:
«Каталог» содержит перечень как действительно имевшихся в коллекции подлинных рукописей и произведений, в том числе с приписками Сулакадзева, так и полностью сфабрикованных им. Среди них — «Сборостар», «Родопись», «Ковчег русской правды», «Идоловид», уже известные нам «Гимн Бояну», «Перуна и Велеса вещания», «Молитвенник великого князя Владимира», «Вселетник» 1050 г., «Уставник», «Причник», «Канон» 1280 г. и др.
«Каталогу» не было суждено сыграть той роли, на которую рассчитывал автор. Стремившийся поспевать за развитием научных исторических знаний, Сулакадзев все-таки к концу жизни отстал от них безнадежно. В начале 30-х гг. было уже невозможно столь примитивно дурачить не только специалистов — знатоков рукописной литературы, но и сколько-нибудь образованного читателя, знакомого хотя бы с «Историей государства Российского» Карамзина. «Каталог» так и остался памятником примитивной изобретательности его автора.
Сулакадзев, как мог убедиться читатель, — один из главных «героев» нашей книги. Именно поэтому интересно проследить за мотивами и приемами изготовления его подделок. Из сказанного выше видно, что фальсификатор страстно желал видеть в коллекции «раритеты». Под последними он прежде всего подразумевал древние
Но время шло, и действительные открытия в русской и славянской письменной старине, успехи исторической науки заставляли фальсификатора быть осторожнее. Евгений Болховитинов, например, дал блестящий палеографический анализ подлинного памятника — грамоты князя Мстислава новгородскому Юрьеву монастырю, создав, по существу, целый трактат — пособие по палеографии. [397] Палеографические снимки почерков рукописей, филиграней стали неотъемлемой частью научных публикаций Румянцевского кружка. В 1823 г. появляется первое отечественное пособие по филигранологии — труд вологодского купца Ивана Лаптева «Опыт в старинной русской дипломатике», вскоре издается ряд аналогичных пособий.
397
Евгений Болховитинов. Примечания на грамоту великого князя Мстислава… // Вестн. Европы. 1818. № 15–16. С. 201–255.
И Сулакадзев становится более изобретательным. Он все шире начинает прибегать к фальсифицированным припискам на недатированных рукописях, надеясь, что с помощью научных приемов анализа его «художества» не скоро обнаружатся. Он настолько уверовал в это, что без стеснения относит рукопись, например, XVIII в., написанную скорописью, к XII в., когда скорописи просто не существовало. Сами приписки Сулакадзев старается стилизовать под почерк подлинной рукописи, хотя делает это, как правило, в высшей степени неискусно. В этой связи необходимо упомянуть еще один его труд: «Буквозор самых древних, средних и последних времен… азбуки и письма». [398] В данном случае нельзя не отдать должного Сулакадзеву. В то время, когда ученые приступили к целенаправленному и систематическому сбору и публикации палеографического материала, он также решил не «отстать» от науки. Его замысел был не лишен остроумия: поняв, что неискусные подделки под древний почерк грозят возможным разоблачением, фальсификатор решил поставить изготовление своих фабрикации на «научную» основу. В «Буквозоре» старательно срисованы наиболее характерные начертания букв разных времен и систем алфавита. По сути дела, им была составлена своего рода палеографическая таблица реальных графем. С ее учетом Сулакадзев старался подражать почеркам разного времени и даже изобретал никогда не существовавшие системы письма, в том числе и «рунического».
398
ОР РГБ. Ф. 96. Д. 54. См. также: Библиографические заметки и указатель новых книг // Рус. филолог. вестн. 1884. № 4. С. 337–338.
О том, что фальсификатор в конце концов осознал важное значение палеографических примет и других данных в удостоверении «подлинности» изделий, красноречиво говорит, например, то, как постепенно им усложнялась характеристика «Гимна Бояну». В описании, представленном Державину, фигурировал пергаментный свиток, исписанный красными чернилами «руническими» и греческими буквами. В «Книгореке» к произведению дается уже подробная аннотация и вводятся новые палеографические признаки: «Боянова песнь в стихах, выложенная им, на Словеновы ходы, на казни, на дары, на грады, на волхвовы обаяния и страхи, на Злогора, умлы и тризны, на баргаменте разном, малыми листами, сшитыми струною. Предревнее сочин[ение] от 1-го века, или 2-го века». [399] В «Каталоге» «Гимн Бояну» расцвечен новыми подробностями и признаками достоверности: «Боянова песнь Славену — буквы греческие и рунические. Время написания не видно, смысл же показывает лица около 1 века по Р. X. или позднейших времен Одина. Отрывки оной с переводом были напечатаны Г. Р. Державиным под заглавием: "Чтение в Беседе Любителей Русского Слова", 1812 г., в книге 6-й, стр. 5 и 6. В "Записках" же императрицы Екатерины II на стр. 10 изд. 1801 г. изъяснено: "Славяне задолго до Рождества Христова письмо имели", а по сказаниям Нестеровым и иным видно, что они древние истории письменные имели. Равномерно в сочинении Зизания 1596 г. (в Вильне) — "Сказание, како состави св. Кирилл азбуку по языку словенску" на стр. 29 значится: "Дрежде убо словяне суще погани (язычники) чертами читаху и гадаху".
399
Пыпин А. Н. Подделки рукописей и народных песен. С. 12.
400
Сперанский М. Н. Русские подделки рукописей в начале XIX в. С. 90–91.
На этом можно было бы и завершить наш рассказ о Сулакадзеве, воздав ему должное за страсть к коллекционированию, осудив за фальсификации и подивившись странной, если не болезненной, увлеченности его этими делами. И все же рассказ будет неполным, если не остановиться на феномене, который можно назвать «синдромом Сулакадзева». Давняя народная мудрость гласит: «Единожды солгав, кто тебе поверит». Увы, в случае с Сулакадзевым эта мудрость подтверждается по меньшей мере трижды — именно столько нам известно случаев, когда Сулакадзеву легко и бездоказательно приписывали подделки, возможно и польстившие бы его честолюбию, но… принадлежавшие другим авторам.
Среди многочисленных увлечений Сулакадзева особое место занимал интерес к воздухоплаванию и его истории. Фрагменты дневника фальсификатора, дошедшие до нас, наполнены выписками из газет и журналов начала XIX в. о воздушных полетах в разных странах и в разные времена. Видимо, в какой-то момент Сулакадзев решил систематизировать накопленные им факты, создать если не специальный труд, то своеобразный справочник о всех известных ему полетах. Так возникла рукопись «О воздушном летании в России с 906 лета по Р. X.», присоединенная им к другому аналогичному по характеру сведений и форме труду — «Хождения или путешествия россиян в разные страны света». [401]
401
ОР БАН. № 637.
К реализации своего замысла Сулакадзев подошел со свойственным ему размахом. К «воздушным летаниям» он отнес даже данные фольклорных записей Сборника Кирши Данилова, например о полете Змея Тугариновича. Старательно штудируя публикации древнерусских источников, он выписывал из них все, что хотя бы в малейшей степени имело отношение к полетам — будь то сказание, легендарные сюжеты или реальные факты, имевшие место в прошлом. В рукописи есть данные о попытках воздушных полетов в России в XVIII в., извлеченные Сулакадзевым из дел рязанской воеводской канцелярии, а также ссылки на записки его деда Боголепова.
Аккуратно написанная, с минимальным числом поправок, рукопись Сулакадзева производит впечатление вполне добросовестного свода таких свидетельств. Благодаря наличию ссылок на использованные при ее подготовке материалы можно легко проверить каждый приводимый Сулакадзевым факт о воздушных полетах в России. Исключение составляют лишь дела Рязанской воеводской канцелярии и ныне неизвестные записки Боголепова. Приведем несколько образцов таких записей Сулакадзева. «992 года Тугарин Змеевич вышиною 3-х сажен, умел палить огнем. У Сафат реки замочило Тугарину крылья бумажные (?!). Падает Тугарин со поднебеси. — Древние российские стихотворения, 1804 г.»; «1724 года в селе Пехлеце Рязанской провинции: приказчик Перемышлева фабрики Островков вздумал летать по воздуху. Сделал крылья из бычачьих пузырей, но не полетел… Из записок Боголепова»; «1745 года из Москвы шел какой-то Карачевец и делал змеи бумажные на шестинах, и прикрепил к петле. Под него сделал седалку и поднялся, но его стало кружить, и он упал, ушиб ногу и более не поднимался. Из записок Боголепова». [402]
402
Воробьев Б. К Рукопись А. И. Сулакадзева «О воздушном летании в России» как источник историографии по воздухоплаванию // Труды по истории техники. М., 1952. Вып. 1. С. 122–127.
Эту работу Сулакадзева обнаружил в библиотеке известного коллекционера Березина-Ширяева историк воздухоплавания А. А. Родных. В 1901 г. он приобрел ее у наследников Березина-Ширяева и затем опубликовал в журнале «Россия». [403] Публикация не привлекла особого внимания. Зато спустя девять лет, когда все тем же Родных труд Сулакадзева был опубликован вторично, теперь уже фототипически, [404] он получил более широкий резонанс: в том же году фотокопии отдельных страниц рукописи были выставлены в Мюнхенском музее истории науки и техники. В опубликованной рукописи сенсационным оказалось известие о том, что «1731 года в Рязане при воеводе подьячей нерехтец Крякутной фурвин сделал как мячь большой, надул дымом поганым и вонючим, от него зделал петлю, сел в нее, и нечистая сила подняла его выше березы, и после ударила его о колокольню, но он уцепился за веревку, чем звонят, и остался тако жив, его выгнали из города, он ушел в Москву и хотели закопать живого в землю или сжечь. Из записок Боголепова». Особый интерес к этой записи вполне понятен: речь шла о первой отечественной попытке устройства воздушного шара и полете на нем, попытке, опередившей более чем на пятьдесят лет аналогичные опыты братьев Монгольфье. Именно так сулакадзевское известие и было интерпретировано в предисловии Родных, подчеркнувшего, что Россия имела славные страницы в истории воздухоплавания, опережала в этом деле другие страны, но к началу XX в. оказалась в числе отстающих из-за препятствий, чинимых энтузиастам воздушных полетов.
403
Россия. 1901. № 889.
404
Родных А. Старинные опыты воздухоплавания в России//Вестн. воздухоплавания. 1913. № 3. С. 11.