Что движет солнце и светила
Шрифт:
– А я разве спорила?
– повторила свой довод Наталья Андреевна. Мужичок между тем заметил тросточку своего собеседника и кивнул на нее:
– Ногу, что ли, сломал?
– Чечня, - ответил парень.
– Мне не хочется об этом вспоминать, извини.
Барыня тяжело вздохнула. Да и в автобусе, кажется, все притихли установилась тишина. И вдруг раздался громкий возглас:
– Сенсационные разоблачения депутата Госдумы Ноя! Читайте свежий выпуск газеты "Проспект"!
Это на остановке зашла бойкая девица с кипой газет в руках. Привычно и деловито она двинулась по салону автобуса:
– Сенсации, политика, мода, телепрограмма, частные объявления! Покупайте газету!
Наталья
– не быть потребителями, презирать все заграничное и бояться чуждой идеологии индивидуализма: коллектив всегда прав, решающее слово за большинством, вместе мы - сила! А то, что и сам Владимир Ильич был когда-то одиночкой, сумевшим, однако, увлечь своими идеями других, она как-то предпочитала не говорить.
– А говорили мы с тобой об этом на кухне, милая,- услышала Наталья Андреевна голос, который уже и забывать стала. Она и не заметила, как барыня вышла, а ее место заняла Софочка Берг.
– А, здравствуй!
– сказала Наталья Андреевна.-Давненько мы с тобой не говорили. Я даже вспоминала сегодня с утра наши с тобой посиделки на улице Халтурина. Помнишь, Петербург тогда назывался еще Ленинградом, а на ограде Летнего сада висел плакат "Планы пятилетки - досрочно!"'?
– И у нас был замечательный китайский чай с жасмином,- Сонеч- ка даже глаза закатила от умиления.- Мы так удачно оказались вблизи того киоска около "Гостиного двора": этот чай только завезли, еще и очереди, считай, не было - всего человек двадцать стояло. А потом мы набрали "эклеров", "безе" и "наполеонов" - стоили-то пирожные тогда двадцать две копейки штука, помнишь? И пошли, конечно, пешком по Невскому до уютного моего гнездышка...
– Это такое счастье, что мы с тобой познакомились тогда, когда я, мокрая как курица, плюхнулась рядом с тобой в электричке,- сказала Наталья Андреевна.
– И голос вагоновожатой, или как там правильно назвать водитель- ницу электрички, принялся отсчитывать: "Дубулты", "Дзинтари", "Кеме- ри",вспомнила Софочка.- Это звучало так необыкновенно...
Они, конечно, вспомнили и другие радостные минуты, и как-то так оказалось, что их, этих минут, было, в общем-то, не так уж и мало. Неожиданно став подругами, они виделись потом нечасто: сначала Наталья Андреевна еще ездила в Петербург, благо отпуск у педагогов большой, да и зарплату ей в школе положили большую - за часы, за классное руководство, за факультатив по русской литературе. Но как вышла на пенсию, так эти поездки и прекратились. А у Софочки если деньги и появлялись, то тут же куда-то и пропадали: абсолютно непрактичная, она не умела их ни копить, ни с толком вкладывать во что-то стоящее. Она любила, впрочем, покупать картины молодых художников, и среди ее приобретений оказалось две акварели Анатолия Зверева. Это теперь он знаменитый художник
Поехав в Москву, чтобы специально побродить по Третьякойке, Со- фочка, конечно, не могла не впутаться в очередную романтическую историю. Подруга познакомила ее с высоким бородатым мужчиной, который оказался художником. После второй или третьей рюмки он сказал Со- фочке, что страстно желает ее, а на ухаживания у него нет времени, и потому он вот так прямо просит ее дать ему, и это вполне естественно, так как он видит, что и она вроде бы им тоже заинтересовалась. Софочка сначала хотела дать ему по физиономии, но потом раздумала и в результате оказалась на продавленном, покрытом комковатым ватным одеялом диване. Это была, конечно, мастерская художника, в которой нестерпимо пахло скипидаром, кошачьей мочой и протухшей селедкой.
И вот когда дело у них дошло до самого ответственного и, можно сказать, волнующего момента, в дверь затарабанили, да так яростно, что Софочка подумала: пришел ей конец, и смертный час, и верная погибель, потому что так рвать дверь могут только обманутые и разъяренные жены. Но ее одноразовый любовник удивительно равнодушно сказал:
– Вот суки! Жажда их, видно, мучит: на бутылку пришли денег занимать. У тебя есть рублей пять?
Это и в самом деле оказались два приятеля художника, которым для полноты счастья хотелось раздавить еще по бутылочке. Один из них и вытащил из своего "дипломата" две удивительно красивые акварели:
– Девушка, это работы Толи Зверева. Он мне их подарил, а я хочу расплатиться ими с вами. Долги я принципиально не возвращаю, но с дамами обычно расплачиваюсь картинками. Берите их, берите! Это сейчас все думают, что Талька Зверев - сумасшедший пьяница, алкоголик и все такое прочее. Попомните меня, когда у вас эти акварели будут выторговывать за бешеные деньги...
Он был пьян, и Софочка подумала, что ей не стоит оставаться одной с тремя подвыпившими мужиками и надо как-то избавиться от вновь прибывших, а потому без всякого сожаления рассталась с пятнадцатью рублями. А те две акварели действительно стоят сейчас-столько, что продай она их - обеспечит себе хлеб с толстым-толстым слоем масла до конца своих дней. Вот только Софочка не любит масла.
– Иногда я думаю, что мы с тобой ждали-ждали, когда начнем жить по-настоящему, и вот это настоящее вроде бы наконец наступило, а мы уже ни на что не годны,- сказала Наталья Андреевна и вздохнула.
– И как раньше было тяжело жить, так и теперь - не' легче, погрустнела Софочка и вдруг вся как-то встрепенулась: - Ой, давно хотела сказать тебе одну мысль...
– Никак я тебя не научу правильно говорить,- буркнула Наталья Андреевна.- Что это значит: сказать мысль?
– Ну извини: волнуюсь!
– Софочка даже порозовела от смущения.- Нам с тобой всегда будет трудно жить, потому что мы не умеем казаться несчастными и униженными. И потому нам никто никогда ничего не подаст, и даже само государство посчитает, что если не плачемся, то у нас все в порядке.
– Ой, что-то ты так мудрено заговорила, - заметила Наталья Андреевна.А я проще скажу: живу как могу, и на столько, сколько у меня есть. Я бы просто провалилась сквозь землю, если бы хоть копейку кому-нибудь осталась должна.
– А я, наверное, жадная,- смутилась Софочка.- Вот все бы, что есть в книжном магазине, взяла и купила. Господи! Какие книги, какие альбомы! Нам с тобой это даже и не снилось. Представляешь, приходишь в магазин, а там преспокойно лежит на прилавке томик стихов Цветаевой или Мандельштама. Но посмотришь на цену - и за сердце схватишься: двадцать тысяч рублей!