Что осталось от меня — твое
Шрифт:
— Ты в полной безопасности. В коридоре никого, так что можешь спокойно вернуться в зал к своему мужу.
Рина проглотила застрявший в горле ком. Ей хотелось произнести какие-то очень важные слова, попытаться объяснить, что она сейчас чувствует, попросить, чтобы он, по крайней мере, дал ей чуть больше времени для принятия решения. Но она не сделала ни того, ни другого.
— Прощай, — сказала Рина.
Она чувствовала, как его взгляд скользит по ней, по ее облегающему платью, по нитке жемчуга на шее, по напудренной коже и аккуратно уложенным волосам.
— Прощай, Рина, — сказал он.
И хотя она первой произнесла это слово, сейчас оно бритвой резануло ее по сердцу.
Любимые ею глаза сделались холодными и чужими. Она кивнула. Прежде чем Рина успела вымолвить хоть слово, Кзитаро
Сев в машину, чтобы ехать домой, Рина крепко прижала к себе Сумико. Сато плюхнулся на сиденье рядом. Служащий отеля захлопнул за ним дверцу «лексуса», и водитель тронулся с места. Рина видела, что Суми хочется поделиться впечатлениями о вечернике, но она сжала ее маленькую ручку, и девочка прикусила язык. Сато тоже сидел молча, положив локоть на край открытого окна и подставив лицо ночной прохладе. Он так ни разу и не повернулся к жене и дочери.
Рина сильнее откинулась на спинку кожаного сиденья. Сумико прильнула к ней всем телом и положила голову на плечо. На мгновение девочка подняла взгляд и посмотрела на мать, как будто озадаченная чем-то, но затем снова успокоилась, крепче прижалась к ней и сомкнула веки.
Они мчались по ярко освещенным улицам, за окном мелькали разноцветные огни неоновых вывесок, а перед глазами Рины проплывали события сегодняшнего вечера, шаг за шагом — от прибытия в отель и до того момента, когда она оказалась за занавеской в нише рядом с Каитаро. Рина была уверена — Сато не заметил ее долгого отсутствия, а Сумико не сказала ни слова, когда мама вновь появилась в зале, хотя личико девочки было встревоженным. Сейчас, сидя в машине рядом с мужем, Рина снова пережила радость, всколыхнувшуюся в груди, когда она обернулась и увидела Каитаро, и страх, охвативший ее при мысли, что их могли заметить и что своим вторжением любовник поставил под угрозу ее репутацию. Азатем Рине пришла в голову совсем другая мысль: выбор, который она только что сделала, выглядит гораздо более пугающим.
Вечеринка, как обычно, затянулась. Сумико уже давно было пора ложиться в постель, но Сато обожал приемы и не спешил уходить. Однако, когда закуски на столах совсем остыли, а официанты, заскучав без дела, начали болтать друг с другом, они наконец отправились домой. Идя к выходу, Рина окинула взглядом огромный банкетный зал, залитый ослепительным светом. Усталым глазам свет показался слишком ярким, а роскошное убранство отеля утратило романтический блеск. Высокие, во всю стену, окна выглядели холодными и даже опасными, а тьма, висевшая за ними, наполняла душу тоской. Белоснежные скатерти были заставлены тарелками с недоеденными канапе, креветками в масле, блинами с икрой, кусочками курицы-терияки[70] и пустыми бокалами. Повсюду валялись трубочки от коктейлей. Вот и все, что осталось после столь изысканной вечеринки.
Воспоминания о разоренном зале вернулись к Рине, когда они поднимались в лифте к своей квартире. Она видела, что усталость буквально валит Сумико с ног, у девочки слипались глаза, но под строгим взглядом отца она держала осанку. Переступив порог дома, девочка аккуратно поставила туфли в стойку для обуви и надела домашние тапочки. Рина прошла в гостиную и зажгла настольные лампы. Знакомый мягкий свет окутал комнату. Приблизившись к буфету, Рина собралась приготовить виски для Сато, но, протянув руку к тяжелому хрустальному графину, заметила, что муж стоит на пороге и пристально смотрит на нее. В первый момент она решила, что Сато намерен учинить ей допрос: где она так долго отсутствовала и почему была неразговорчива с его друзьями. Но затем увидела игрушки Сумико, разбросанные на журнальном столике. Перед отъездом Рина просила дочку убрать их, но, вероятно, в суете и волнении девочка забыла. Сато вопросительно поднял бровь. Проходя через гостиную, Рина подхватила с края буфета маленькую плюшевую собачку, но спрятать остальные игрушки не успела. Сато взял стакан с виски и молча уселся в кресло. Рина обошла комнату, подобрала куклу и пару троллей, взбила примятые диванные подушки. Обернувшись к дочери, она заметила, с какой настороженностью девочка смотрит
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
У человека есть два зрения: взор тела и взор души. Телесное зрение бывает забывчивым, духовное помнит всегда. Александр Дюма
СУМИКО
ОСКОЛКИ ВРЕМЕНИ
На следующее утро я проснулась в предрассветной мгле. Просачивающийся сквозь жалюзи свет был полон холодной бодрости, заставившей открыть глаза. А еще через мгновение я полностью пришла в себя. Ощущение, будто меня ждет какое-то неотложное дело, витало в воздухе и звало поскорее выпутаться из скомканных простыней.
Не в силах видеть разложенные на столе документы и видеокассеты, я отправилась завтракать в небольшое кафе. Присутствие других людей, занятых своими будничными заботами, успокаивало. Устроившись за стойкой со своей тарелкой, на которой лежал тост с арахисовым маслом, я наблюдала за утренней суетой в кафе, находящемся на первом этаже большого торгового центра на берегу Токийского залива. В этот ранний час мерно покачивающаяся гладь воды за окном была однообразного серо-стального цвета. Когда начало светать, я слезла с высокого барного стула, расплатилась за завтрак и отправилась на пристань, где села на паром, идущий на остров Одайба[71].
Гуляя по пляжу, я подошла к отмели и, опустившись на корточки, погрузила пальцы в стылую непрозрачную воду. Казалось, прошедшая ночь, которая выдалась неожиданно холодной, убаюкала море. Но летом такие ночи обманчивы: за ними приходят изнуряюще жаркие дни, когда очертания предметов расплываются и подрагивают из-за висящего в воздухе горячего марева. Я знала: сегодня будет именно такой день.
Дойдя до парковой зоны, которая узкой полосой протянулась вдоль берега, обращенного в сторону Токио, я вскарабкалась на небольшую скалу, чтобы посмотреть восход. Солнце начало подниматься над острием Токийской башни[72], затем свет распространился над заливом и наконец осветил белые пилоны Радужного моста[73].
Слово «ландшафт» в японском языке состоит из иероглифов, означающих «ветер» или «поток» и «вид»: «текучий вид» — нечто скоротечное и эфемерное, движение, не знающее остановки.
Вид, который сейчас открывался передо мной, не был тем, что открывался моей матери, приходившей сюда в студенческие годы, чтобы погулять в парке или заглянуть в недавно построенные торговые центры на берегу залива. И сам залив для нее оставался открытым голубым простором с впадающими в него реками Цуруми, Тама и Ара-кава. И никакого моста еще не существовало. Возможно, мама видела только-только начавшие подниматься пилоны и строящуюся дорогу. Но она так никогда и не узнала, как выглядит Радужный мост, столь любимый жителями Токио. Строительство моста закончилось в конце 1994-го — года ее смерти.
Воздух, несмотря на сияющее на небе солнце, все еще оставался прохладным, а резкий и ровный ветер, дующий над островом, создавал барьер между Одайба и Токио. И все же через несколько часов город взял свое: я наблюдала, как горячая дымка поднимается над крышами домов и над раскаленным бетоном улиц, а вскоре ветер стал доносить до меня запах выхлопных газов.
Вы уже знаете, моя мама была фотографом. Возможно, если бы она не вышла замуж и не родила меня, Рина Сарашима стала бы великим мастером. Однажды мама сказала, что, когда она берет камеру в руки, ее цель — ухватить самую суть момента, единственный миг в потоке времени. Но, несмотря на все искусство фотографа, снимок выхватывает только часть реальности — то, что видят глаза.