Что приносит тьма

Харрис К. С.

– Что-нибудь обнаружил? – поинтересовался Себастьян, стараясь не слишком присматриваться к тому, что делает анатом с трупом. Сен-Сир шесть лет провел, сражаясь за короля в Италии, Испании и Вест-Индии. Он видел смерть во всех ее наиболее уродливых, раздирающих душу и выворачивающих желудок проявлениях. Он и сам убивал – больше раз, нежели мог припомнить. Но когда дело доходило до разрезанных, искромсанных, выпотрошенных мертвых тел, Девлин не обладал спокойным безразличием Гибсона. Особенно когда тело принадлежало человеку, которого Себастьян числил

своим другом.

– Ну-у, – протянул хирург, – я только начал. Был на коронерском дознании, которое шло дольше, чем следовало. Печень и селезенка увеличены – вот и все, что могу сообщить на данный момент. Хотя это характерный симптом для больных вальхеренской лихорадкой.

– Рис говорил мне буквально несколько недель назад, что преодолел худшую стадию.

– Боюсь, преодолеть этот недуг невозможно, – возразил доктор. Он был всего на пару лет старше Себастьяна, однако непрестанно испытываемая боль углубила морщинки возле зеленых глаз ирландца, посеребрила темные волосы на висках и сделала тело сухопарым и жилистым. – Заметь, я не утверждаю доподлинно, будто Уилкинсона убила лихорадка. Мне еще нужно проверить несколько моментов. – Гибсон помолчал. – Как его жена переносит все это?

– Болезненно.

– Бедняжка, – покачал головой хирург. – Столько всего пережила.

– Энни – боец, – утвердил Девлин.

– Да, это так. Но в нашу последнюю встречу она выглядела изнуренной.

– Уилкинсонам пришлось туго из-за того, что Риса комиссовали и он был слишком болен, чтобы устроиться на какую-нибудь должность. Я предлагал помочь, но Энни и слышать об этом не захотела.

– Я не удивлен. Она всегда была гордячкой. – Гибсон выковылял из-за каменного стола, постукивая деревяшкой по неровному мощеному полу. – Я так понимаю, тебе уже известно о Расселе Йейтсе?

– Известно. Не знаешь случайно, кто делает вскрытие Эйслера?

Пол ухмыльнулся:

– Я предвидел, что ты заинтересуешься, поэтому навел справки. Похоже, тамошний магистрат не одобряет эту богомерзкую новомодную процедуру. Однако мне удалось побеседовать со своим коллегой, доктором Уильямом Феннингом, которого вызвали на место преступления засвидетельствовать кончину. Он утверждает, якобы Эйслера застрелили в грудь с близкого расстояния. Смерть наступила почти мгновенно.

– А больше твой коллега ничего не заметил?

– Имеешь в виду, в доме? Боюсь, нет, – покачал головой хирург. – Феннинга привезли осмотреть труп, он высказал свое заключение и отбыл. Торопился на какой-то званый ужин.

Приятели вышли во двор, встав спиной к душной комнатке и ее тягостному содержимому. Свежий ветер пахнул в лицо сыростью и прохладой.

– Помнишь Мэтта Тайсона? – спросил Себастьян.

Гибсон покосился на друга:

– Ты говоришь о том лейтенанте из Сто сорок четвертого пехотного, которого отдали под трибунал после Талаверы?

– Именно о нем. Я только что с ним столкнулся. Судя по всему, он оставил службу.

– Ничего удивительного. Пускай Тайсона и оправдали, однако позорное пятно от

подобных обвинений прилипает надолго.

– В его случае не без оснований, – сухо бросил Себастьян.

Доктор мотнул головой:

– Я на самом деле никогда не верил в силы зла – по крайней мере не как во что-то, существующее вне нас самих. Но когда встречаешься с типами вроде Тайсона, задаешься вопросом: может, добрые монахини все-таки были правы?

Гибсон замолчал, устремляя взгляд на тяжелые серые облака, сбивающиеся в кучи над окрестными крышами и белой громадой старинной нормандской башни. И Себастьян понял без слов, что мысли друга, как и его собственные, вернулись к мертвому мужчине на гранитном столе.

– Энни просила, чтобы я сообщил ей результаты вскрытия. Дашь мне знать, когда закончишь?

– Разумеется. – Поколебавшись, хирург добавил: – Ты ведь понимаешь, что если человек умирает от слишком большой дозы лауданума, анатомически это никак не проявляется? Возможно, когда-нибудь медицина научится определять подобные случаи, но пока сие не в наших силах.

Девлин переглянулся с доктором, но ничего не сказал.

– Выглядит так, будто жизненные системы Уилкинсона просто отказали, – продолжал дальше Гибсон, – что вполне согласуется с состоянием долго болевшего человека.

Резко выдохнув, Себастьян кивнул:

– Это хорошо. Энни и без того достаточно настрадалась.

Ни один из них не произнес: «Ни к чему взваливать на нее еще и бесчестье из-за самоубийства мужа». С другой стороны, в этих словах не было необходимости.

Они и так витали в грозовом воздухе.

ГЛАВА 15

Покачивая в ладони бокал хорошего французского бренди, лорд Чарльз Джарвис удобно устроился в мягком кресле у камина и, прислонив голову к высокой спинке, наблюдал, как хозяин дома беспокойно меряет шагами ковер. Комнату наполняли звуки швыряемого ветром в окна и барабанившего по листьям деревьев дождя.

– Спору нет, бренди отличное, – заметил барон и, сделав паузу, изящно отпил глоточек. – Хотя не думаю, будто вы пригласили меня высказать мнение о ваших погребах.

Расхаживавший по комнате Отто фон Ридезель повернулся к гостю лицом. Этот приземистый ширококостный мужчина носил темный доломан и брюки полковника «Черных брауншвейгцев», добровольческого корпуса, который сражался с французами на стороне Англии. Хотя герцог Брауншвейгский по сути являлся союзником Великобритании, все же положение фон Ридезеля как представителя герцога в Лондоне было щекотливым, поскольку тот доводился одновременно и двоюродным братом, и шурином принцу-регенту, а Принни давным-давно отдалился от принцессы Каролины, своей пышной и немного полоумной супруги, дочери покойного герцога Брауншвейгского и сестры нынешнего.