Что такое буддизм? Как жить по принципам Будды
Шрифт:
Основные отличительные черты учения направления Калама-сутты: не уважение к традиции и линии передачи учений, а опора на самого себя; не вера в догматы, а важность личного испытания идей на жизнеспособность; не цепляние за метафизические представления о перерождении и карме, но предположение, что этот мир может быть единственно существующим
В другой проповеди из палийского канона Будда сравнивает людей, одержимых такими вопросами, со слепцами, которых вызвал царь, чтобы они описали слона. Каждый слепой прикасался к различным частям животного. Тот, кто держал хобот, говорил, что слон – это труба; кто ощупывал его туловище, заявлял, что слон – это стена;
Из этих текстов становилось понятно, что первоначальный подход Будды был терапевтическим и прагматичным, а не спекулятивным и метафизическим. Отказываясь отвечать, тождественны ли сознание и тело или существует ли жизнь после смерти, он подрывает возможность построения теории перевоплощения. Поскольку без подтверждения существования нематериального ума или жизни после смерти трудно – или вообще невозможно – последовательно говорить о перерождении и карме. Но, вразрез со словами Будды, сохранившимися в этих текстах, мои тибетские учители настаивали, что, если вы не верите в нематериальность ума и перерождение, то вы не можете даже считать себя буддистами. Поскольку слова Сиддхаттхи Готамы превратились в религию под названием «буддизм», я начал подозревать, что, возможно, произошла какая-то ошибка.
Первоначальный подход Будды был терапевтическим и прагматичным, а не спекулятивным и метафизическим
Пытаясь найти философский язык, который соответствовал бы культурно-историческим условиям жизни современного мирянина, носителя секулярного и научного мировоззрения, который скептически относится к традиционным религиозным убеждениям, я все чаще обращался к текстам палийского канона, чтобы найти отрывки, похожие на те, что я встретил в Калама-сутте.
Я понял, что именно те идеи и концепции буддизма, которые я не мог принять, находили точное соответствие в родственной буддизму другой индийской религии – в индуизме. Перерождение, закон кармы, боги, другие области существования, освобождение от круговорота рождения и смерти, абсолютное сознание: все эти идеи предшествовали Будде. Для многих его современников эти понятия были частью естественного описания мира. Поэтому они не относились к сущности его проповеди, а просто отражали древнеиндийскую космологию и сотериологию.
Я начал четко понимать, что наиболее близкими для меня в учении Будды были именно те идеи, которые не могли быть заимствованы из классической индийской мысли. Поэтому я должен был тщательно прочитать палийский канон и собрать все те отрывки, в которых наиболее сильно ощущалось присутствие индивидуального голоса Сиддхаттхи Готамы. Все, что приписывалось ему, но могло бы встретиться и в классических индийских текстах Упанишад или Вед, я должен был заключать в квадратные скобки и откладывать в сторону. Сделав это, я затем должен был оценить, может ли то, что я отсеял как подлинное слово Будды, служить подходящей основой для построения последовательной системы мировоззрения современных светских буддистов.
Было легче сказать это, чем сделать. Палийский канон – это огромное собрание текстов, умещающихся на нескольких тысячах страниц, которые собирали и объединяли многие поколения буддистов. В нем собраны различные мнения того времени, всевозможные стили повествования, внутренние противоречия, психологические инсайты, за которыми следуют тирады об адском огне и проклятия, запутанная хронология и бесконечные утомительные повторения целых кусков текста. Будучи новичком в изучении пали, я чувствовал себя ребенком, осторожно опускающим пальцы ног в океан, который простирается перед ним в бесконечную даль. Хотя я потратил годы на изучение тибетского языка, сейчас мои познания были бесполезны, потому что большая часть палийского канона не переводилась на тибетский язык. К счастью, за последние 130 лет весь корпус палийских канонических текстов был неоднократно переведен на английский язык небольшой группой посвященных монахов и ученых. Без их неоценимой помощи я бы не справился с поставленной перед собой задачей.
Мало того: по мере знакомства с палийским каноном менялось не только мое понимание буддизма, но и мои представления о личности Сиддхаттхи Готамы. Учась у геше Рабтена в Швейцарии в конце 1970-х, я столкнулся с книгой под названием Жизнь Будды, написанной английским монахом по имени Ньянамоли Тхера на Цейлоне в 1950-х. Ньянамоли рассказывает историю Готамы и его учения полностью на основе свидетельств палийского канона, поданную в форме серии радиопередач. В то время как мои тибетские учителя познакомили меня с центральными положениями раннего буддизма, я прежде никогда не сталкивался с ними в их первоначальном окружении. Благодаря изящным переводам Ньянамоли, они зазвучали ярко и убедительно, и я впервые увидел их в контексте земной жизни Готамы.
Примерно в то же время я читал книгу британского исследователя Тревора Линга Будда: Буддийская цивилизация Индии и Цейлона. В отличие от почтительного подхода Ньянамоли, Линг предлагает критический, исторический взгляд, вдохновленный марксистским анализом. Для Линга жизнь Сиддхаттхи Готамы непонятна вне социально-экономического контекста, в котором он жил. Буддизм просто не появился бы в долине Ганга, если бы в пятом веке до нашей эры экономические условия не обеспечили достаточного роста благосостояния, благодаря которому могли существовать непроизводительные члены общества. Линг описывает, как этот экономический рост привел к появлению в Индии первых городов и сильного среднего класса торговцев и ростовщиков. То же самое процветание позволило правителям обзавестись постоянными армиями, что позволило им завоевывать своих соседей и присоединять новые земли. Это привело к поглощению небольших племенных республик (вроде родной для Готамы Сакьи) совершенно новым видом государства – централизованной, деспотической монархией.
В своей книге Линг смело утверждает, что Готама основал не новую религию, а новую цивилизацию. Согласно его теории, различные формы буддийской религии, известные нам сегодня, являются остатками цивилизации, которая была не в состоянии пустить корни в Индии. Его идеи показались мне убедительными тогда и до сих пор оказывают свое влияние на мои представления о Будде и буддизме.
Все же и Ньянамоли Тхера и Тревор Линг не могли составить убедительный портрет Сиддхаттхи Готамы. Иногда проглядывались его человеческие черты – например, когда он называет своего кузена Дэвадатту «лизоблюдом», – но ни один из авторов, казалось, не стремился описать его характер более полно. И, хотя обе книги помогли рассеять некоторые из моих наивных и романтических иллюзий о Будде, в них не делалась попытка проанализировать его отношения с другими многочисленными персонажами, появляющимися в палийских суттах, или составить подробную хронологию событий его жизни. Как и в большинстве других книг, посвященных биографии Готамы, авторы склонны использовать эпизоды его духовной карьеры лишь как общую схему для изложения его учения. Таким образом, я все еще пребывал в любопытной позиции последователя Будды, который не имеет ни малейшего представления, кем был этот человек.
В отличие от Евангелий, где жизнь Иисуса лежит в основе христианской Благой вести, составители буддийских канонических текстов относятся к восьмидесяти годам земной жизни Сиддхаттхи Готамы так, как если бы они были в значительной степени несущественны для его проповеди. Это замечание в особенности верно для описаний его жизни после пробуждения. То, что происходило с ним в течение последующих лет после решения экзистенциального затруднения и становления Буддой, кажется, практически не засвидетельствовано. У меня было впечатление, что в течение оставшихся сорока пяти лет он блуждал по Северной Индии, проповедуя и медитируя, окруженный все возрастающим числом верных учеников, пока однажды не лег и не умер в городе Кусинара. Внимательное чтение палийского канона, однако, показывает, что не все было так просто.