Что уж, мы уж, раз уж, так уж...
Шрифт:
— Нам лишние уши ни к чему. — Ответил тот.
Шкаф махнул рукой, и охрана удалилась в подвал. Мужчина внимательно разглядывал пленников. Пленники, с не меньшим вниманием, отвечали.
— С кого начнем, Экономист? — Спросил, не выдержав такого долгого молчания, Шкаф.
— Так ты, значит, Экономист? — Обрадовался Никанор. — У нас к тебе имеются вопросы.
Экономист со Шкафом застыли от такой наглости, а потом громко захохотали.
— Вопросы здесь, буду задавать я. — Уточнил Экономист, отсмеявшись. — А если ваши ответы мне не понравятся, то Шкаф будет выбивать из вас
Никанор оглядел Шкафа и хмыкнул.
— А тебе не жалко его. — Спросил он у Экономиста.
— Кого? Шкафа? — Улыбнулся Экономист. — Первый раз слышу, что Шкафа надо жалеть. Обычно жалеют тех, кем Шкаф занимается.
— Это потому, что Шкафом никто не занимался. — Ответил Никанор.
— Шеф! — Попросил Шкаф. — Прикажи ему заняться мной.
Экономист сочувственно вздохнул и сделал приглашающий жест рукой.
— Прошу. — Выдохнул он.
Никанор повернулся к Шкафу. Тот стоял, чуть пригнувшись, расставив ноги и руки, словно собирался кого-то ловить. Он улыбался, предвкушая разминку. Разминка, в роли которой выступал Никанор, не заставила себя ждать. Наручники, которые стягивали запястья домового, упали на пол, словно находились на призраке. Шкаф разинул рот от удивления, но долго удивляться ему не позволил Никанор. Он врезал ногой в пах Шкафу. Все, кто находился в подвале, кроме Никанора и Шкафа, дико сморщились. Во взгляде Никанора, сквозила заинтересованность. Глаза Шкафа, наоборот, потеряли всякий интерес и медленно, но с достоинством, закатились. Сам Шкаф, очень быстро поймал что-то между своих ног, обеими руками. Потом он набрал полную грудь воздуха, и тоненьким голоском, на высокой ноте, запел девятиэтажную молитву.
Присутствующие затаили дыхание и ожидали чуда. И чудо произошло! На последнем куплете, молитва вернула глазам Шкафа, повышенный интерес к Никанору. Они зло сфокусировались на домовом, игнорируя все другие раздражители. Руки Шкафа отпустили то, что поймали и вытянулись в сторону Никанора, принимая образ дачных цапалок. Рот раскрылся, как пещера Али-Бабы, выставив на обозрение окружающим, залежи золотых зубов, и издал брачный зов лося. Сам Шкаф, ринулся на Никанора, со скоростью совершенно безумного носорога. Правда недавняя травма заставляла его семенить ногами, а низкий рост Никанора, заставил согнуться в три погибели. В остальном, Шкаф неплохо смотрелся со стороны.
Никанор наоборот, вытянулся во весь свой рост, корпус наклонился вперед, амплитуда ног держалась на грани разрыва штанов. В таком положение он и ввинтился в стену помещения и пропал.
Ярость, застилавшая разум Шкафа, не позволила вовремя распознать опасность. Затормозил он только тогда, когда его руки ушли в стену по локоть и там застряли. Шкаф посмотрел на них, не веря своим глазам, безуспешно дернулся несколько раз, почувствовал зуд во всем теле и обреченно заскулил.
— Эк, тя угораздило, парень! — Подлил масла в огонь, выходящий из стены Никанор. — Чо ты там шаришь? Потерял чего?
Шкаф заскулил громче. Никанор подошел к нему поближе, сел на корточки и участливо заглянул Шкафу в глаза.
— Слушай. — Поинтересовался домовой. — Давно хотел тебя спросить. Твое имя Шкаф. Это мы знаем. А твоя фамилия, случайно, не Встроенный.
Шкаф запрокинул голову и завыл, сдувая с верхней губы слезы с соплями.
— Ну-ну! — Никанор, выпрямляясь, похлопал Шкафа по плечу. — Не расстраивайся так. Придут твои друзья с бензопилой и освободят. Между прочим, пенсию инвалидам, еще не отменяли.
Шкаф опустился на колени и стал биться головой о стенку. Никанор, потеряв надежду успокоить его, махнул рукой и направился к Экономисту. Тот сидел в кресле в жалкой позе, тараща глаза на Шкафа и слегка попахивая. Домовой обошел кресло кругом, о чем-то глубоко задумавшись, а потом обратился к своим, освободившимся от наручников, друзьям:
— А может, этого в пол засунем?
— Я… я… я… — Экономиста заклинило. — Я лицо неприкосновенное! — Взвизгнул, наконец, депутат.
Никанор внимательно оглядел его с ног до головы, поскреб подбородок и, что-то надумав, улыбнулся.
— Тогда, чтобы сохранить неприкосновенность лица, засунем тебя в пол по грудь. — Обрадовался он и повернулся к друзьям. — Думаю, что так, мы соблюдем все формальности.
Друзья закивали головами.
— Вот вы где! — Раздался голос Сидора, а вслед за голосом показался он сам, из стенки, об которую бился Шкаф.
Увидев громилу, засунувшего руки в стенку, он подошел к нему.
— Зря ты там шаришь, парень. — Сидор счел своим долгом предупредить. — Там ничего нет.
Шкаф почувствовал, что теряет сознание, и блаженно улыбнулся.
— Ну, что тут, у вас? — Спросил тюремный, подходя к Никанору, стоящему у кресла. — О! А у вас тут, чем-то пахнет!
— Экономистом. — Подсказал домовой.
— Понятно. — Сидор посмотрел на Экономиста. — Экзотический дезодорант. Никогда не понимал причуд богатых.
К ним подошли остальные. Пятерка друзей окружила кресло и давила взглядами на психику Экономиста. Молчание нарушил Никанор.
— Ну что, дерьмо от желтой курицы? — Грозно произнес он. — Опростал кишечник перед вскрытием?
— П-по-почему в-вскрытие? — Экономист побледнел.
— Должны же мы знать причину твоей смерти? — Пояснил Сидор.
— Но я же… — Прошептал Экономист и вжался в кресло. — …не умер.
— Это не проблема. — Обнадежил его Никанор. — При вскрытие и помрешь.
— Но я не хочу ум-мирать. — Экономист раскис полностью.
— Ну, это понятно. — Хмыкнул домовой. — Человек предполагает, а сам знаешь. Читал Булгакова? Аннушка масло разлила.
— Да! — Поддержал брата Семен. — Она что, зря корячилась? Хватит болтать! Брыня! Доставай свой скальпель.
Брыня вытянул из-за голенища засапожник. При виде ужасного ножа, Экономист стал зеленым. Он начал растекаться по креслу, а его зрачки попросили политического убежища у век.
— Куда? — Рявкнул Никанор. — А ну, назад!
Усилием воли домового, депутат вынырнул из забытья, и даже кое-что вспомнил.
— В-вы хотели задать мне вопросы. — Сказал он с надеждой. — Я вам все расскажу.
— Где внук Журиновского? — Рубанул с ходу Никанор.
— Я н-не знаю.
Домовой взглянул на Сидора. Тот, разочаровано, кивнул головой, мол, клиент говорит правду.