Что забыла Алиса
Шрифт:
– Да, нормально так выходит, – вздохнула Оливия, как будто это была тяжкая обязанность. Она подняла худую загорелую ногу, любуясь на вытянутый носок. И вдруг быстро спросила, вспомнив: – Мам, а кто повезет меня на конкурс семейных талантов у Фрэнни? Ты или папа? И у кого я буду ночевать?
– Точно не знаю.
– Мы у папы ночуем только в выходные, – сказала Мадисон и бросила острый взгляд на Алису. – Это же будет в четверг вечером, так?
– Ну, тогда, Мадисон, это правильно, – сказала Алиса.
– Есть хочу, – донесся с дивана вздох Тома. – Когда будем обедать?
– Хорошо, Том…
– А почему ты все время называешь нас по именам? – перебила Мадисон.
– Извини, я… Я просто так, извини…
– Ты нас не помнишь? – спросила Мадисон. – Поэтому?
Том выпрямился на диване, а Оливия перестала вертеться.
21
Алиса поджала губы, как подобало строгой, суровой мамаше и собрала все силы, чтобы не выдать паники.
– Конечно же, я знаю, кто вы такие, – обратилась она к Мадисон. – Не говори глупостей.
– Как это мама может нас не помнить? – Оливия уперла руки в бока и выставила живот вперед. – Мадисон, что это значит?
– Мама упала в спортзале и ударилась головой. – Мадисон посмотрела на нее скучающим, высокомерным взглядом. – Я слышала, как тетя Либби говорила дяде Бену, что у нее из памяти выпало десять лет. Ты представляешь себе? Десять лет назад мы еще не родились!
– Да, ну и что? Она же все равно знает, кто мы! Мы же ее дети! – проговорила Оливия взволнованно и возбужденно.
– Ребята, пошли бы вы посмотрели телевизор, – предложил Ник. – Или в «PlayStation» поиграли? Мадисон, хватит тебе, наверное, подслушивать, что говорят взрослые.
– А я и не подслушивала! Я просто там была! В кухне! Искала в холодильнике что поесть. И что мне надо было делать? Кругами ходить? – И она пальцами изобразила в воздухе походку манекенщицы.
– Амнезия, – сказал Том. – Амнезия это называется. У тебя это, да, мама?
– С мамой все в порядке, – возразил Ник.
– Мам, правда? – спросил Том.
– А вот мы сейчас проверим, – заявила Мадисон. – Спросим ее…
– О чем? – поинтересовалась Оливия.
– Я знаю! – крикнул Том и, как в школе, поднял руку. – Я знаю! Мама, что я больше всего люблю из еды?
– Картошку фри, – ответил Ник. – Хватит.
– А вот и нет! – снова крикнул Том. – Куриный шницель. Иногда. А еще суши!
– Ну ладно, у меня тоже амнезия, хватит, хватит!
– А я тоже куриный шницель люблю, – вставила Оливия.
– Не надо! – возмутился Том. – Придумай что-нибудь свое. Все за мной повторяешь!
– Мама, как зовут мою учительницу? – задала вопрос Мадисон.
– Хватит, говорю! – повторил Ник.
– Ой, это я знаю! – откликнулась Алиса, следя за тем, чтобы не поднять руки. На дверце холодильника она видела записку об экскурсии для пятого класса – имя учительницы там было. – Миссис Оллавей! Или Элловей? Оллавей? Как-то так…
Повисло нехорошее молчание.
– Миссис Холлоуэй – это заместительница директора, – спокойно произнесла Мадисон таким тоном, которым указывают на невероятно глупую и, возможно,
– Ну конечно, я это и имела в виду, – смущенно произнесла Алиса.
– Нет, не имела, – ответила Мадисон.
– Когда мой день рождения, мам? – спросил Том и строго указал пальцем на отца. – А ты молчи!
– Так! – Ник громко хлопнул в ладоши. – С мамой случилась неприятность, и она кое-что путает, только и всего. Ей нужно, чтобы вы ей во всем помогали и вели себя как можно тише. Ей не нужно, чтобы вы ее перебивали. А сейчас пора накрыть на стол.
– Ты ведь помнишь, что день рождения у меня двадцать первого, да? – прошептала Оливия, подойдя к Алисе и положив свою ладонь в ее.
– Конечно помню, моя хорошая, – ответила Алиса, и вдруг ее охватило материнское чувство. – Это тот день, когда ты родилась. Я никогда не забуду его.
Она подняла глаза и увидела, как Мадисон стоит в холле и пристально смотрит на нее.
– Врешь ты все, – сказала Мадисон.
А знаете что, доктор Ходжес? Наберусь-ка я храбрости и буду звать вас просто по имени. Я вспоминала сегодня, как вы обращали на это внимание на самом первом занятии. Всякий раз, когда я говорила «доктор Ходжес», вы твердо поправляли: «Джереми». Вам, наверное, не нравится собственная фамилия. Я вас не виню. В фамилии Ходжес слышится что-то пухленькое и кругленькое, а вы вовсе не пухленький и не кругленький. Вы, вообще-то, выглядите очень неплохо, и это меня даже отвлекает. Я не забываю, что вы – настоящий человек, а я вовсе не хочу, чтобы вы были настоящим. Настоящие люди не дают ответов. Они ошибаются. Они говорят с исключительно умным видом, и они в корне не правы.
Как бы то ни было и что бы то ни было, я официально заявляю, что снимаю вас с пьедестала.
Как ты живешь, Джереми? Что поделываешь сегодня вечером? Пьешь красное вино со своей хорошенькой плодовитой женой, она жарит что-нибудь к ужину, а ты помогаешь своим белобрысым отпрыскам готовить уроки? Дома тепло, уютно, пахнет чесноком и розмарином?
А здесь никто ничего к ужину не жарит. Никто ни с кем не разговаривает. Только один телевизор бубнит себе и бубнит. От рассвета до заката. Не могу, когда он молчит. Не выношу тишины. «Может, хоть музыку включить для разнообразия?» – спрашивает Бен. Нет и нет! Я хочу телевизор. Хочу, чтобы стреляли, чтобы смеялись неживым смехом, чтобы рекламировали собачьи консервы. На фоне телевизора ничто не кажется слишком уж трагическим.
Так что там я хотела рассказать? Ах да… Бен. Мы ссоримся.
Сегодня, когда мы ехали домой от Алисы, Бен начал рассказывать о каком-то человеке, с которым познакомился вчера. Я видела, как они разговаривали на вечеринке, пока сама болтала с новым другом Алисы, который, к слову, очень мил и застенчив до неловкости. От этого я чувствовала себя не в своей тарелке, как будто изменяла Нику. Но он был мне симпатичен. И вообще, я думала: «Как хорошо, что Бен нашел, с кем поговорить о машинах».