Чтобы люди помнили
Шрифт:
Настоящая всесоюзная слава пришла к Евстигнееву в 1964 году — после роли Дынина в фильме режиссёра Э. Климова «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён». Причём эта роль могла вообще не состояться. (Год назад именно такая судьба постигла его, когда тот же Климов захотел снять его в своей дипломной работе «Все на карнавал».) Рассказывает Э. Климов:
«Сценарий фильма „Добро пожаловать…“ мне сразу „показался“, и я в него с ходу вцепился. В Комитете сценарий, похоже, не совсем раскусили. Посчитали, вероятно, что это будет этакая глуповато-облегчённая комедийная история про детишек. Что-то на уровне Одесской киностудии, где процветал тогда подобный репертуар.
Хотя нас и запустили, небо над нами не было безоблачным. Произошла острейшая схватка за Евстигнеева. Его ни в какую не хотели утверждать на главную роль. Говорили: „Берите Пуговкина. Его зритель любит“. И действительно, Пуговкин актёр яркий, в народе очень популярный. Но когда его стали навязывать, мне стало ясно, что доброхоты заботятся не столько об успехе нашей картины, сколько, на всякий случай, хотят перестраховаться и соломку подстелить. Евстигнеев — актёр острый, современный, с подтекстом. А с утверждением Пуговкина всё в фильме неизбежно бы упростилось и оглупилось. И какие уж тут подтексты…
Я упёрся: „Не хотите утверждать Евстигнеева, тогда снимайте сами“. Студийных начальников тогда просто передёрнуло: „Ничего себе мальчик к нам пришёл работать! Его, можно сказать, осчастливили: дали без диплома снять полнометражный фильм на главной студии страны, а он нам такие ультиматумы лепит…“»
Фильм «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён» был закончен летом 1964 года. Наверное, его никогда бы не выпустили на экран (запрещение снимать его появилось ещё в самый разгар съёмок), если бы в октябре того года не сняли С. Хрущёва. В картине были явные намёки на сатиру в его адрес. Это и спасло фильм. И хотя в прокате он собрал всего 13,4 млн. зрителей, однако в среде кинематографистов был встречен с восторгом. После этого многие режиссёры стали наперебой приглашать Евстигнеева. (Отмечу, что до этого существовал негласный приказ среди кинематографистов не снимать таких актёров, как Е. Евстигнеев, Р. Быков, так как они некиногеничны.) В результате в течение 1965–1966 годов артист снялся сразу в девяти фильмах. Назову лучшие из них: «Верность» (1965), «Скверный анекдот», «Берегись автомобиля», «Старшая сестра» (все — 1966).
Между тем летом 1964 года круто изменилась личная жизнь Евстигнеева: он расстался с женой. Причём инициатива этого разрыва исходила от неё. Что же произошло тогда? Рассказывает Г. Волчек:
«Когда мы разошлись, многие не понимали, зачем и почему это произошло, уговаривали меня и Женю отказаться от подобного решения. Но это случилось. Женя вёл себя достаточно тактично, чтобы сохранить наши отношения. Но я сама их разорвала. Собрала его вещи, еду, позвала в наш гостиничный номер („Современник“ был тогда на гастролях в Саратове) женщину, с которой, как мне казалось, Женя встречался, и сказала: „Теперь вам не придётся никого обманывать“. Только через двадцать пять лет он проговорился однажды, что я не должна была так поступать».
Стоит отметить, что, в отличие от Евстигнеева, Волчек в повторном браке связала свою жизнь с человеком, далёким от мира искусства — с профессором строительного института Марком Абелевым. А новой его избранницей стала молодая актриса того же «Современника» Лилия Журкина. Первое время они ютились по разным углам (например, снимали комнатку у своих друзей В. Сошальского и А. Покровской в Марьиной Роще), затем, в конце 60-х, получили квартиру на Сиреневом бульваре. В 1968 году у них родилась дочь Маша. Её крёстным стал всё тот же Сошальский. Вот его рассказ об этом событии:
«Женя позвонил мне рано утром и сказал: „Дорогой, я всё понимаю, в девять часов утра мы пойдём в цирк (я не разобрал слово "церковь"), так надо чёрный костюм, ведь у тебя есть, так что давай, чтоб всё было "интеллигантиссимо"“. Я подумал, что мы идём на какой-то утренний просмотр к Юре Никулину, но меня смутило то, что надо надеть чёрный костюм с утра, и то, что я должен ехать к Жене домой, когда он живёт совсем в другой стороне от цирка, рядом с которым живу я. Об этом я ему и сказал. Женя стал дико хохотать в трубку: „Дурачок, не в цирк, а в церковь“… Я, конечно, надел чёрный костюм и поехал крестить Машу. Сам Женя в церковь не вошёл, а сказал, что он коммунист, что ему лучше не мелькать, что пока я здесь буду крестить его дочь, он обязан съездить на партсобрание…»
А вот рассказ С. Зельцера:
«В доме шумно, дымно и очень интересно. С Лилией Дмитриевной — женой Евгения Александровича — всегда легко и просто. Красивая, кокетливая и подкупающе бескорыстная, готовая отдать всё, что ни попросишь. Рассказывает втихаря, чтобы Женя не слышал: „Сегодня звонит в дверь такой весь из себя: высокий, стройный, элегантный. Говорит: "Простите, Лилия Дмитриевна, я ваш сосед, въезжаю в квартиру на третьем этаже, вот незадача: привёз мебель, а жена на работе, не могу рассчитаться с грузчиками — денег с собой нет. Не ссудите ли до вечера ста рублями, а вечерком прошу вас, не откажите с Евгением Александровичем, пожалуйте к нам, чайку попьём, побеседуем…" Отдала… Вот так… А там, на третьем этаже, такие не живут…“»
В конце 60-х годов творческая жизнь Евстигнеева была насыщена до предела. В период с 1967-го по 1970 год в театре у него появилось шесть новых ролей (от Александра II в «Народовольцах» до Луначарского в «Большевиках»). В кино ролей было ещё больше: семнадцать. Назову самые известные из них: «Золотой телёнок» (Корейко), «Зигзаг удачи» (Иван Степанович, оба — 1968), «Странные люди» (брат), «Чайковский» (Герман Ларош, оба — 1969), «Бег» (Корзухин), «Старики-разбойники» (Воробьёв, все — 1970).
О съёмках в этих картинах осталось много различных воспоминаний. Я приведу лишь те, что относятся к фильмам «Зигзаг удачи», «Золотой телёнок», «Старики-разбойники» и «Бег».
В. Талызина:
«Был первый день съёмок „Зигзага…“. Должен был прийти Евстигнеев, уже известный актёр. Я нервничала, робела, ведь партнёр — это всё… Наконец приходит Женя. Рязанов нас знакомит. И вот тут, не знаю, почувствовал он моё волнение или не почувствовал, но, протягивая мне руку, он тихонько, как-то по-свойски сказал: „Слушай, я купил тут четвертинку, посидим потом“. Я радостно с восторгом закивала, и весь первый съёмочный день ждала этого момента…
Через день к нам присоединился Бурков, и мы не расставались уже до окончания картины. Мы так сильно сдружились, что вся съёмочная группа называла нас: „Полупанов, Фирсов и Харламов“ — по аналогии с неразлучными хоккеистами… Мы принимали каждый день свою дозу и прекрасно снимались до конца смены. На следующий день всё повторялось…
Однажды на площадку в ярости приехал Рязанов и собрал всю группу вокруг автобуса. Он начал тихо и зловеще: „Значит, так, я никогда не думал, что вы так плохо ко мне относитесь. И я не потерплю к себе хамского отношения. Я вам всем в театры напишу телеги, чтоб там знали, как вы себя ведёте. Я уверен, что в театре вы бы себе не позволили того, что позволяете в моей картине. Это надо не иметь совести, не иметь порядочности, я не ожидал от вас, это просто ужас! Женя, мне пришлось выбрать пьяный дубль. Это стыдно, Женя! А ты, Талызина, вообще монстр!“ — и ушёл. В группе повисло молчание…