Чтобы люди помнили
Шрифт:
Он ни на день не терял надежды снять фильм о Степане Разине. Своё твёрдое обещание помочь ему дал С. Бондарчук, но взамен этой помощи он уговорил Шукшина сняться в его новой картине — «Они сражались за Родину». Шукшину в нём предстояло сыграть роль бронебойщика Лопахина. Съёмки должны были проходить в августе–октябре 1974 года на Дону. Так как эти месяцы оказались последними в жизни Шукшина, стоит остановиться на них подробнее.
4 сентября в «Литературной газете» был опубликован рассказ Шукшина «Кляуза», который вызвал огромный интерес у читателей (его читал даже сам Л. Брежнев) и жаркие дискуссии. О чём говорилось в этом очерке?
Шукшин описывал в нём действительный случай, который произошёл с ним в декабре 1973 года. Рассказывает С. Бондарчук:
«Женщина-вахтёр
Когда рассказ был опубликован, Шукшин получил письмо от врачей этой больницы, которые писали, что он, „оболгав“ их персонал, тем самым опорочил всех работников медицины. Шукшин растерялся. Он не знал, что делать. И мы не знали, как ему помочь. Это был период отчаяния, который он не мог вынести…»
Почти весь сентябрь Шукшин находился на Дону, в районе посёлка Клетская, на съёмках фильма «Они сражались за Родину». График съёмок был настолько плотным, что он даже не смог выбраться в Москву 1 сентября, чтобы проводить дочку Машу в первый класс. Лишь несколько раз он уезжал оттуда — во второй половине месяца в столицу, где начинался подготовительный период фильма «Степан Разин», и в Ленинград, на съёмки эпизода в картине Г. Панфилова «Прошу слова» (эпизод снимали 18 сентября, Шукшин играл в нём провинциального драматурга Фёдора).
К началу октября Шукшин практически полностью завершил роль Лопахина, и ему оставалось сняться в последнем эпизоде. 4 октября он должен был вернуться в Москву.
Рассказывает Ю. Никулин:
«Удивительное совпадение. За день до смерти Василий Макарович сидел в гримёрной, ожидая, когда мастер-гримёр начнёт работать. Он взял булавку, опустил её в баночку с красным гримом и стал рисовать что-то, чертить на обратной стороне пачки сигарет „Шипка“. Сидевший рядом Бурков спросил:
— Что ты рисуешь?
— Да вот видишь, — ответил Шукшин, показывая, — вот горы, небо, дождь, ну, в общем, похороны…
Бурков обругал его, вырвал пачку и спрятал в карман. Так до сих пор он и хранит у себя эту пачку сигарет с рисунком Василия Макаровича».
Несмотря на этот мистический эпизод, Шукшин 1 октября внешне выглядел хорошо. В тот день он позвонил с почты посёлка Клетская домой в Москву, интересовался делами дочерей. Жены дома не было, так как ещё 22 сентября она улетела на кинофестиваль в Варну. После звонка Шукшин вместе с Бурковым сходили в баню, потом вернулись на теплоход «Дунай» (там жили все артисты, снимавшиеся в фильме). Затем до глубокой смотрели по телевизору хоккейный матч СССР—Канада. По его окончании разошлись по своим каютам. Но Буркову почему-то не спалось. Часа в 4 утра он вышел из каюты и в коридоре увидел Шукшина. Тот держался за сердце и стонал. «Валидол не помогает, — пожаловался он. — Нет у тебя чего-нибудь покрепче?» Фельдшерицы той ночью на теплоходе не было (она уехала на свадьбу), но Бурков знал, что у кого-то из артистов есть капли Зеленина. Он сходил и принёс их Шукшину. Тот выпил их без меры, запил водой и ушёл к себе в каюту. После этого прошло ещё несколько часов. Часов в девять утра Бурков вновь вышел в коридор с твёрдым намерением разбудить Шукшина (именно он делал это ежедневно). Далее рассказ самого Г. Буркова в изложении гримёра В. Мухина:
«Я постучался к Шукшину. Дверь была не заперта. Но я не вошёл, а от двери увидел… рука, мне показалось, как-то… Я чего-то испугался. Окликнул его. Ему же на съёмку было пора вставать. Он не отозвался. Ну, думаю, пусть поспит. Опять всю ночь писал.
Я пошёл по коридору и столкнулся с Губенко. „Николай, — попросил я, — загляни к Васе, ему скоро на съёмку, а он чего-то не встаёт…“
Он к нему вошёл. Стал трясти за плечо, рука, как неживая… Потрогал пульс, а его нет. Шукшин умер во сне. „От сердечной недостаточности“, — сказали врачи. Я думаю, они его убили. Кто они? Люди — людишки нашей системы, про кого он нередко писал. Ну, не крестьяне же, а городские прохиндеи… сволочи-чинуши…»
Тело Шукшина в тот же день доставили в Волгоград, где врач сделал вскрытие в присутствии студентов. Диагноз — сердечная недостаточность. Из Волгограда цинковый гроб на военном самолёте доставили в Москву. Гроб был упакован в громадный деревянный ящик с четырьмя ручками. Его сопровождали Бондарчук, Бурков, Губенко, Тихонов, оператор Юсов, другие участники съёмочного коллектива. Тело привезли в морг Института Склифосовского. Однако там отказались делать повторное вскрытие, мотивируя это тем, что одно вскрытие уже было произведено. Затем началась длинная эпопея с устройством похорон. Мать Шукшина Мария Сергеевна хотела увезти тело сына на родину — в Сростки и там похоронить. Но её уговорили оставить его в Москве. Местом захоронения первоначально было определено Введенское кладбище. Там уже приготовили могилу, однако Шукшин в неё так и не лёг (в феврале 1975 года в ней похоронили знаменитого боксёра Валерия Попенченко). Дело в том, что в день похорон Бондарчук лично отправился в Моссовет и стал требовать, чтобы Шукшина похоронили на Новодевичьем кладбище. Дело тогда дошло до самого председателя Совета Министров СССР А. Косыгина. «Это тот Шукшин, который о больнице написал?» — спросил он, имея в виду статью «Кляуза» в «Литературной газете». Брежнев в тот момент находился в ГДР, и Косыгин взял ответственность на себя. В конце концов вопрос с Новодевичьим решился положительно.
Рассказывает А. Заболоцкий: «Утром в день похорон приехали в морг. Коля Губенко распоряжался везти гроб прямо в Дом кино, но мы настояли провезти гроб по проспекту Мира, по улице Бочкова, мимо квартиры, в которой и пожил-то Макарыч немногим больше года».
В тот день таксисты Москвы решили колонной проехать мимо Дома кино, где проходила панихида, и клаксонами подать сигнал печали. Однако сделать это им не позволили. В Союзе кинематографистов узнали об их инициативе и тут же связались с КГБ. Сразу после этого по всем таксомоторным паркам последовало распоряжение задержать выезд машин в город.
Вспоминает Э. Климов:
«Мы приехали с Ларисой Шепитько в Дом кино, где шло прощание. Гроб на постаменте. Океан слёз. Сменялся через каждые несколько минут траурный караул. И мы готовимся надеть эти жуткие повязки. И в этот момент меня берёт за рукав некто Киященко. Был такой редактор в Госкино, возглавлял куст исторического фильма. И он ко мне так приникает и шепчет: „Мы тут посоветовались, — а гроб рядом стоит, в двух шагах, — что "Разина", Элем Германович, вам надо делать. В ЦК мы уже проконсультировались…“ Меня будто током ударило! Разворачиваюсь — пришиб бы его, наверное, на месте. Лариса успела меня схватить: „Ты что?! Здесь…“
Когда гроб выносили из Дома кино, ещё не знали даже, где хоронить придётся. На госнебесах ещё решали, чего Вася достоин, чего не достоин. Пронёсся слух: на Немецком! В последнюю минуту принесли другую весть: разрешили на Новодевичьем…»
Вспоминает А. Заболоцкий:
«К концу панихиды Мария Сергеевна (мать В. Шукшина) просит меня вытащить из гроба калину, от неё сырости много: её действительно много нанесли, и я, убирая маленькие веточки, под белым покрывалом нащупал много крестиков, иконок и узелков… Много прошло возле гроба россиян, и они положили заветное Шукшину в гроб. Его хоронили как христианина. Во время последнего прощания родных Лидия Федосеева отдала мне скомканную прядь его волос, ничего не сказала. Я опустил в гроб и эти волосы (а может, по ним-то можно было определить, от какой же „интоксикации“ наступила смерть. Ведь говорил же врач в Волгограде: смерть от интоксикации кофейной или табачной).