Чудеса Антихриста
Шрифт:
— Что ты делаешь, невестка? — спросила донна Элиза.
— Ничего, ничего!
— В мое время молодые девушки выкалывали на лепестках магнолии любовные письма.
— Может быть, и я это делаю.
— Смотри, когда ты уйдешь, я узнаю, что ты написала.
— Да ведь ты не умеешь читать!
— Ну, у меня на это есть Гаэтано.
— И Лука. Будет гораздо лучше, если ты обратишься к Луке.
Но, когда донна Микаэла пришла домой, она снова почувствовала раскаяние. А что, если донна Элиза действительно покажет Гаэтано цветок? Нет, нет, для этого донна Элиза была слишком умна.
Нет, никогда, никогда больше она не сделает ничего подобного. Для нее будет лучше ничего не знать. Для нее же лучше, что Гаэтано ничего не спрашивает в ней.
И все-таки она не переставала томиться и спрашивать себя, какой может быть ответ. Но ответа так и не приходило.
Прошла еще неделя. Дону Ферранте вдруг пришло желание поехать после обеда кататься.
В одном из экипажных сараев летнего дворца стояла старомодная парадная карета, которой было по крайней мере сто лет.
Это был высокий экипаж с маленьким тесным кузовом, который качался на ремнях между задними колесами, такими же громадными, как колеса мельницы. Карета была выкрашена в белую краску с позолотой, обита красным бархатом, а на ее дверцах красовались гербы Алагона.
Когда-то считалось большой честью выезжать в этой карете, и, когда старинные Алагона проезжали в ней по Корсо, народ высовывался из окон и дверей и выбегал на балконы, чтобы посмотреть на нее. Но тогда в нее были впряжены прекрасные берберийские кони, на кучере был парик, слуги были одеты в ливреи, а вожжи были вышиты шелком.
А теперь дон Ферранте велел впрячь в парадную карету своих старых кляч, а на козлы посадил своих работников.
Когда же донна Микаэла сказала, что так ехать нельзя, дон Ферранте начал плакать. Что же подумают о нем, если он не будет кататься в карете по Корсо. Как же узнают, что он дворянин, если он не будет ездить по городу в старинной карете Алагона?
Самой счастливой минутой для дона Ферранте со времени его выздоровления была та, когда он выехал в первый раз. Он гордо сидел в экипаже и милостиво кланялся всем встречными. А жители Диаманте приветствовали его, низко снимая шляпы и почти касаясь ими до земли. Почему же было и не порадовать старого дона Ферранте?
Донна Микаэла была с ним, потому что дон Ферранте не мог ехать один. Она не хотела ехать с ним, но тогда дон Ферранте заплакал и напомнил ей, что он женился на ней, когда она была бедна и всеми оставлена. Ей следует быть благодарной и помнить, что он сделал для нее, и поэтому она должна ехать с ним. Почему она не хочет выезжать в его экипаже? Богаче и стариннее экипажа не было во всей Сицилии.
— Почему ты не хочешь ехать со мной? — спрашивал дон Ферранте. — Подумай о том, что ведь один только я и люблю тебя. Разве ты не видишь, что твой отец не любит тебя. Ты должна быть благодарна!
И вот донна Микаэла была вынуждена ехать с ним в парадной карете.
Но все вышло не так, как она ожидала. Никто не смеялся над ней. Женщины кланялись им, а мужчины отвешивали такие изящные поклоны, словно карета помолодела на сто лет. И ни на одном лице донна Микаэла не увидала усмешки.
Да
И случалось, он говорил ей, что она так безобразна, что никто другой, кроме него, не может выносить ее вида. И, так как все это было известно в Диаманте, то никто не смеялся. Разве можно было смеяться над ней, зная, что она целый день просиживает с больным мужем и забавляет его, как ребенка! В Диаманте живут добрые христиане, а не безбожники.
Так от пяти до шести часов каталась по Корсо парадная карета во всем своем старом, поблекшем великолепии. Это был единственный экипаж, появляющийся на улицах Диаманте, так как в городе не было других изящных экипажей, но все знали, что в эти часы в Риме катаются на Monte-Pincio, в Неаполе к Villa Nazionale, во Флоренции на Cascine, а в Палермо к La Favorita.
Когда экипаж в третий раз повернул к Porta Aetna, с дороги раздались веселые звуки рожка.
И в ворота въехала большая высокая охотничья карета в английском стиле.
Она тоже была старомодна. Форейтор, сидевший на правой пристяжной, носил лосинные панталоны и парик. Карета имела вид старинного дилижанса с купэ позади козел и местами для сиденья на высокой узкой крыше.
Но только все было новое, лошади были прекрасные и сильные, экипаж и сбруя блестели, в карете сидело несколько молодых людей и дам из Катании, совершавших прогулку по Этне. Встретясь с парадной каретой, они не могли удержаться от смеха. Сидевшие на крыше вытягивали головы и перегибались вниз поглядеть на нее, и их смех громко и звонко раздавался между высоких и тихих домов Диаманте.
Донна Микаэла вдруг почувствовала себя глубоко несчастной. Это были ее прежние знакомые. Не будут ли они рассказывать, вернувшись домой: «Мы видели в Диаманте Микаэлу Пальмери!» И они будут смеяться и рассказывать, смеяться и рассказывать.
Вся ее жизнь представилась ей сплошным горем. Она была рабой сумасшедшего. И всю свою жизнь ей придется только исполнять детские капризы дона Ферранте.
Вернулась домой она совершенно подавленная, она была так бледна и слаба, что с трудом могла взойти на лестницу.
А дон Ферранте в то же время радовался, что такие знатные господа встретились с ним и видели его роскошь. Он говорил ей, что теперь уже никто не посмотрит на то, что она безобразна и что отец ее вор. Теперь все знают, что она жена знатного и благородного человека.
После обеда донна Микаэла сидела молча и предоставила разговаривать отцу и дону Ферранте. И вдруг на улице под окнами летнего дворца тихо зазвучала мандолина. Играли только на мандолине без аккомпанемента гитары или скрипки. Ничего не могло быть нежнее и воздушнее, проникновеннее и трогательнее! Нельзя было подумать, что рука человека касалась струн мандолины. Казалось, что это дают концерт пчелы, стрекозы и кузнечики.