Чудеса Антихриста
Шрифт:
— Вот опять какой-нибудь влюбленный в Джианниту, — сказал дон Ферранте. — И что за девушка эта Джианнита! Каждый видит, что она прекрасна. Будь я помоложе, я тоже влюбился бы в Джианниту. Она умеет любить!
Донна Микаэла вздрогнула. «Он, конечно, прав, подумала она. На мандолине играли для Джианниты». В этот вечер, правда, Джианнита была в гостях у матери, но ведь она живет в летнем дворце. Донна Микаэла переселила ее к себе со времени болезни дона Ферранте.
Но донне Микаэле нравились звуки мандолины, хотя они звучали и не для нее. Они были такие нежные и успокоительные. Она тихо
Навстречу ей несся сильный сладкий аромат. Что это? Ее руки дрожали, когда она искала свечу и спички. На рабочем столике лежал большой распустившийся цветок магнолии.
На одном лепестке было выколото: «Кто любит меня?» И внизу стояло: «Гаэтано!»
Рядом с цветком лежала маленькая белая книжка с любовными песнями. И одна из маленьких канцон была отмечена:
О любви моей, рожденной ночью темной, Я клятву дал молчать и тайну сохраню. И лишь во сне, застенчивый и скромный, Решаюсь я шептать о том, как я люблю. И в страшный день, когда мой час настанет, Не вырвет смерть той тайны у меня. Потерян будет ключ, со мной он в вечность канет… Я людям не скажу, как я любил тебя…До нее продолжали доноситься звуки мандолины. В них чувствовался свежий воздух и солнечный свет, что-то бодрящее и успокаивающее, какая-то примиряющая беззаботность природы.
IX. Бегство.
В это время в Диаманте все еще находилось маленькое изображение из Ara coeli.
Англичанка, которой оно принадлежало, была в таком восхищении от Диаманте, что не могла решиться ехать дальше.
Она наняла весь первый этаж гостиницы и устроилась в нем, как у себя дома. Она покупала по дорогой цене все, что могла найти из древней глиняной посуды и старинных монет. Она скупала мозаики, образа и святые изображения. Ей пришла в голову мысль собрать изображения всех святых.
Ей рассказали о Гаэтано, и она послала ему сказать, чтобы он пришел к ней в гостиницу.
Гаэтано собрал все, что он вырезал за последнее время, и отправился к мисс Тоттенгам. Ей очень понравилась его работа, и она пожелала купить все его статуэтки.
Комнаты богатой англичанки были похожи на кладовую музея. Тут были свалены в беспорядке самые различные предметы. Тут стояли полуразобранные сундуки, висели платья и шляпы, лежали картины и гравюры, валялись путеводители и расписания поездов, стоял чайный сервиз со спиртовкой, лежали молитвенники, мандолины и щиты.
Это открыло Гаэтано глаза. Он вдруг покраснел, закусил губу и начал укладывать свои изображения.
Он увидал среди вещей изображение младенца Христа. «Изгнанное изображение» лежало среди всего этого беспорядка со своей жалкой короной на голове и медными башмачками на ногах. Краски потрескались на его лице, кольца и другие украшения заржавели, а пелены пожелтели от старости.
Увидя это, Гаэтано не захотел продать своих изображений
Когда же она спросила его, что с ним вдруг случилось, он разразился гневом и стал бранить ее.
Знает ли она, что многие из этих вещей были священны?
Знает она или нет, что это святое изображение Христа? А она допустила, чтобы он потерял три пальца на руке и из короны выпали все камни? И она оставляет его грязным, заржавленным и поруганным! Если она обращается так с изображением самого Сына Божьего, то что же ждет других святых? Он ничего не продаст ей!
Слушая гневные слова Гаэтано, мисс Тоттенгам пришла в восторг.
Вот она истинная вера, вот истинный, святой гнев. Этот юноша должен стать художником.
Он должен ехать в Англию, в Англию! Она хотела послать его к своему другу, великому художнику, который хотел пересоздать искусство, хотел научить людей изготовлять прекрасную домашнюю утварь, дивные церковные украшения, который хотел создать новый прекрасный мир.
Она всем распоряжалась и устраивала, а Гаэтано охотно предоставлял ей эти заботы, потому что теперь ему самому больше всего хотелось уехать из Диаманте.
Он видел, что жизнь здесь становится ему невыносима. Он думал, что сам Господь удаляет его от искушения.
Он уехал совсем незаметно. Донна Микаэла узнала об этом только после его отъезда. У него не хватило мужества пойти и проститься с ней.
X. Сирокко.
Прошло два года. В Диаманте и во всей Сицилии произошла одна только перемена — народ становился все беднее и беднее.
Наступила осень, и пришло время сбора винограда.
В это время канцоны, не смолкая, лились с уст, и на мандолинах звучали новые дивные мелодии.
Молодежь толпами отправляется на виноградники, целый день проходит в работе среди немолчного смеха, а всю ночь смеются, танцуют и веселятся, и никто не думает о сне.
Ясное небо над горами кажется еще прекраснее, чем всегда. В воздухе носится веселье, и сверкающие взоры подобны молниям; и кажется, что тепло и свет исходят не только из солнца, но и из сияющих лиц прекрасных женщин Этны.
Но в эту осень все виноградники были истреблены филоксерой.
Сборщики винограда не толпились среди лоз, длинный ряд женщин с наполненными корзинами на головах не тянулся к прессу, и нигде на плоских крышах не танцевали по ночам.
И в эту осень октябрьский воздух не был над Этной таким ясным и легким, как всегда, но тяжелый, расслабляющий ветер пустыни непрерывно дул из Африки и, словно союзник голода, приносил с собой пыль, испарения и затемнял весь воздух.
Ни разу в эту осень не повеяло прохладным горным ветерком. Все время дул ужасный сирокко.
Иногда он был такой сухой и горячий и до того насыщенный пылью, что приходилось запирать все двери и окна и не выходить из комнат, чтобы не задохнуться.
Но часто он был тяжелый, сырой и удушливый. Люди не знали покоя; ни днем, ни ночью не покидали их заботы, и страдание их росло, как сугробы снега на горных вершинах.
Это беспокойство охватило и донну Микаэлу, которая продолжала по-прежнему ухаживать за мужем.