Чудные
Шрифт:
Он поборол себя и выпрямился во весь рост. Юлька встала на цыпочки – как-никак парень был на полторы головы выше – и потянулась к нему с поцелуем, попутно закидывая ногу на его бедро. Женька всегда был дрищом и понимал, что, если Юля захочет, сопротивляться он не сможет, она его физически одолеет. Посему Вавилов начал морально воздействовать, а именно, давить на совесть.
– Юляш, если
Аргумент про армию оказался действенным, Юлька отступила на шаг, взмахнула рыжими кудрями и строго сказала:
– Вечером жду.
Вавилов выдал улыбку чеширского кота и растворился в двери…
Катализатор стихоплётства.
Поэт
– Доброе дело. Смело, умело, запело б… Мысли запить уж приспело. Вот и закуска поспела… Чёрта с два, что за херня!? Как, блин, уложить хоть какой-нибудь смысл в эту сраную гладкую рифму, если все силы тратятся на поиски этой самой гладкости? – Глюк в очередной раз сбросил всё со стола, вскочил, пробежал круг по комнате и рванул курить в форточку на кухне.
Раздался противный звук кредитного айфона.
– Да, я. Нет у меня ничего нового. Нет, не приду. Пить сколько влезет? Нет, не хочу. Не хочу, в завязке я! – рявкнул Глюк и злобно шваркнул глянцевый огрызок на стол. Поэт докурил сигарету, осмотрел двор на предмет бдительных соседей и выкинул окурок в форточку. Вытащил из шкафа стакан, нашёл в столе почти пустую поллитру, накапал, выпил, осмотрел остатки…
– Блин, зачем отказался? Там налили бы. А так надо в магазин идти за катализатором рифмы.
Илья вышел в прихожую, привычно надел кроссовок и с неподдельным интересом уставился на ступню, которая, ничем не стесненная, осталась висеть в воздухе – у кроссовки не было подошвы. Совсем.
–
У популярного в узких кругах поэта современности, проповедовавшего принцип про пользительное для творческого человека голодание, из обувки, кроме почивших кроссовок, имелись тапки домашние – одна пара, сандалии – одна пара. И всё. В общем, выбора не было.
Тёмным октябрьским вечером офисный планктон, плотными рядами шедший с автобусной остановки в свои дома в километре до МКАД через сетевой магазин, с удивлением задерживал взгляд на патлатом и небритом молодом мужчине в зимней куртке и сандалиях на босу ногу. Илья же уверенно прошёл в отдел с алкоголем, взял две бутылки бесцветной жидкости, захватил пяток плавленых сырков и пошёл на одну из двух касс, которые, как водится, были открыты в вечерний наплыв покупателей.
Антиалкогольная кампания.
Посланники
Только октябрьские предрассветные звезды могли заглянуть в окна квартиры, расположенной на пятом этаже в доме номер десять на бульваре адмирала Руднева. Но им было не интересно. Букашки, ползающие по планете Земля, их не волновали. По счастью, большая часть окон квартиры Вавилова выходила на парк вокруг линии метро и подглядывать было некому, а иначе, увиденное, тут же оказалось бы в интернете.
Ну согласитесь, нечасто можно увидеть, как давно покойные представители классической литературы и музыки, а также религиозный деятель убираются в обычной московской квартире. Да и квартиру настолько загаженную редко встретишь. Впрочем, и это уже не соответствовало действительности. В квартире композитора царила почти хирургическая чистота.
Вавилов похрапывал на тахте, которая при детальном изучении оказалась раскладным диваном, а посланники сидели на кухне и уничтожали кто в себя, кто в раковину ликёро-водочные запасы хозяина, найденные в разных углах его жилища. Но если с Довлатовым всё и так было понятно, то Бетховен явно вошёл во вкус и чаще выливал запасы в себя, нежели в раковину. В этом ему помогал посещавший кухню набегами экс-Папа – компенсировал ограничения мирской жизни. Он всё ещё следил за спящим пациентом, поэтому в кухонном заседании не участвовал. А пациент уже скоро должен был проснуться.
– Так, Людвиг, баста, хватит пить, – наконец возмутился Моцарт.
– Ну правда, старина, хватит. И собаку спаивать не надо, – подхватил Пушкин.
Конец ознакомительного фрагмента.