Чудо Бригиты. Милый, не спеши! Ночью, в дождь...
Шрифт:
Мужчина, кутаясь в мягкий полосатый халат, сидел на низенькой скамеечке и ворошил в камине тлеющие угли – их отсвет образовал красный вытянутый прямоугольник на полу просторной комнаты. (Не стройте свой дом по типовым проектам. Хороший архитектор к холлу присоединит квадратные метры, которые полагаются под теплицу, и у вас будет по крайней мере одно помещение, где вы не будете чувствовать тесноту двадцатого века).
«Медицина – религия, а он – ее пророк.
У меня нет ни малейших угрызений совести. И не будет. Есть только гордость, что я принадлежу ему и что я нужна ему».
Двенадцать лет подряд изо
– Во вторник ты можешь? С двух до четырех.
– Подожди, я сейчас посмотрю, – она быстро листала график работы. – Нет, никак не могу: в половине второго начинается заседание у главного и, как всегда, затянется часов до трех.
– А на будущей неделе в четверг?
– Подожди, посмотрю… Знаешь, кажется, могу, только ты накануне обязательно позвони.
– Я тебя целую.
– По телефону не хочу.
– Нет, хочешь.
– Да, хочу.
– Получай! И до четверга.
– Спасибо, было очень сладко! Только не забудь мне предварительно позвонить!
Но когда наступал желанный четверг, то он либо сам не мог встретиться (сваливалась на голову какая–нибудь делегация, заседание и не присутствовать нельзя было), либо ей не позволяли срочные, очень неотложные дела.
Встречались они редко: хорошо, если раз в три–четыре месяца, а может и реже – на летний отпуск Алп увозил семью под Цесис. Говорил – ради того, чтобы семья побывала на свежем воздухе, а на самом деле ради себя. Там его знали и уважали, и они вместе с председателем и главным агрономом колхоза ночами напролет мотались с ружьями по лесам, охотясь на диких кабанов, которые выходили в поисках корма иногда в сумерки, а иногда совсем уже на рассвете. Утром Алпа привозили на «газике», во дворе они громко обсуждали, почему и кто из них промахнулся, и договаривались, в котором часу встретятся вечером снова. Днем Алп отсыпался: ведь он «выматывался, как собака», Илгонис ковырялся в своем мотоцикле, а потом гонял на нем по холмам вдоль реки – готовился к мотокроссу. Однажды она упрекнула Алпа в том, что он не помогает старикам заготовить сено, ведь это, в конце концов, его родители, но он только засмеялся в ответ: охотясь по ночам, он заготовил кормов для скота больше, чем она, Карина, накосила бы на сенокосилке, запряженной парой лошадей. Это была правда – комбикормов в доме всегда было вдоволь.
«Двенадцать лет. Уже двенадцать лет!»
Иглонису тогда еще не было пяти, Алп работал всего лишь старшим мастером.
В тот раз она тянула жребий, и ей не повезло! Дежурства в праздничные дни средний медицинский персонал разыгрывал в начале каждого месяца, и график составляли с учетом результатов жеребьевки. В День медика работу ей предстояло начать в восемь вечера, когда в Доме культуры торжественная часть уже подойдет к концу, оркестр доиграет приветственный марш и все будут усаживаться за празднично накрытые столы.
Она, как и другие медсестры, тоже готовилась к этому вечеру и так же надеялась, что несчастливый жребий – один из десяти! – обязательно обойдет ее. Однако ей не повезло.
Вечер был заманчив своей грандиозностью и демократичностью: тут не было ни проректоров, ни доцентов, ни руководителей кафедры и главных врачей, все были просто веселыми участниками вечера, приглашавшими дам, и те некоторым даже смели отказывать; каждый
Карина пришла на работу раньше, чтобы коллега – счастливица! – которую она сменила, успела забежать домой и переодеться.
– Еще оперирует, но сейчас уже кончит, – сказала та, торопливо надевая пальто. – Кофе уже можешь смолоть.
– Успеха на вечере!
– Мы о тебе будем вспоминать с глубокой скорбью!
– Кто из врачей сегодня дежурит?
– Кто–то из молодых. Очень неразговорчивый. Фамилию я не запомнила.
– Беги, – с грустью улыбнулась Карина. – Опоздаешь.
– Ну, привет!
Комната, куда врачи возвращались после операции, была довольно большой. По предложению одного из руководящих хирургов ее обставили так, чтобы она как можно меньше напоминала больничное помещение, и врач до начала следующей операции – перерывы между которыми были совсем короткими – мог отдохнуть не только физически, но и душой.
Два глубоких кресла, обтянутые тканью горчичного цвета, такой же глубокий диван и журнальный столик между ними.
Как только хирург сел в кресло, Карина поставила перед ним дымящийся кофе.
– Ваш кофе, доктор!
– Спасибо, – пробубнил он в ответ и стал пить небольшими глотками, глядя в окно, как будто там, в темноте, что–то можно было увидеть.
Угрюмый, неразговорчивый, наверно, очень устал.
Карина решила, что ей следует что–нибудь сказать. Стоя возле шкафа, она переставляла посуду, ей были видны только резкие линии его неподвижного профиля.
– Может, налить еще?
– Нет, мне достаточно, вполне достаточно одной.
– На вечере уже, наверно, танцуют.
– Не знаю. Возможно.
– В прошлом году в это время уже вовсю танцевали твист.
– Я не был, не знаю. Я на вечерах вообще давно не бывал. Очень давно.
– Вы, наверно, не танцуете.
– Почему сразу так? Мне очень нравятся всякие вечера и вечеринки, только времени мало. На конкурсах танцев я даже дипломы получал. – Он умолк, допил свой кофе и после паузы добавил, как бы уточняя: – На свете очень много всего, только времени мало.
Карину развеселила чрезмерная серьезность молодого мужчины и прямо–таки стариковское отношение к своим обязанностям. Когда он ушел оперировать, она даже посмеялась над ним с одной из коллег, дежуривших в приемной.
– Ужасно скучный! – согласилась та. – Наркевич – правая рука главного. Знаешь, остальные врачи очень довольны – он охотно дежурит по праздникам и воскресеньям. Его даже в канун Нового года или Лиго не приходится уговаривать – он тут как тут. Как только жена от такого не сбежала!
– Странный все же…
– Очень честолюбивый. Он или взберется очень высоко или свихнется. Скорее всего второе: нормальный человек такое не выдержит. Мне кажется, я понимаю, почему он стремится дежурить именно в праздники. Тогда он может сам оперировать, а не только ассистировать. В праздники никого нет, он сам себе начальник, даже принимает решения, сам все делает так, как считает правильным. Ни у кого не было таких больших возможностей для практики. Пожалуй, никто особенно–то к этому и не стремился. А он к операциям рвется так, что его трактором не удержишь. Ужасный фанатик!